Точка 26
КОНЕЦ ЭПОХИ ПуYesterday at 9:26
Поименно, лично и отдельно
Точка 26
http://www.novayagazeta.ru/data/2008/72/31.html
По сговору с дьяволом впадающий в маразм идол дал Апокалипсису новую прописку с рычащим названием СССР, конкретные адреса и явки. Из их числа «точка 26 КарЛага» - одно из звеньев гулаговского ошейника, накинутого на шею страны. АЛЖИР - Акмолинский лагерь жен изменников родины. Самый известный и самый большой из четырех женских концлагерей. Аж 30 тыс. гектаров. Голгофой «алжирок» стала эта выжженная солнцем и прокаленная морозами степь.
«Белая могила»
- Хочешь в АЛЖИР? В машине есть место.
Так… Блокнот… фотоаппарат… да... Магнитофон? Вряд ли пригодится…
Примерно 40 км от Астаны до указателя «К Монументу памяти». Дорога отменная… Раньше сюда «живой груз» доставляли в открытых грузовиках.
У Акмолы, прежнего названия Астаны, два перевода: «белое изобилие» (здесь разводили скот, производили молочные продукты) и «белая могила». В эту «могилу» их бросали живыми.
Сейчас от лагеря следов практически не осталось. Но ступать по сухой каменистой степи жутко. Тысячи и тысячи тут были стерты в пыль…
Идем к Монументу. Год назад его открывал президент Назарбаев. Поднявшись к «Арке печали» – символу памяти живых об истребленных, он говорил, что Казахстан, волей истории, оказался местом ссылки и каторги: «Ни в одной стране мира не поступали столь бесчеловечно с семьями врагов режима. Женщин и детей ссылали в голую степь, обрекая на голод, болезни, мучения, гибель только потому, что они родственники ранее репрессированных».
«Арка скорби» – два головных казахских убора: женского (акжаулык) и мужского. Мужской отчего-то походит на летный шлем. У входа в музей две согбенных скульптуры: мужчина и женщина. Недавно их выкрасили неуместным ярким золотом. Говорим научному консультанту музея, мол, не надо было бы их перекрашивать. Он объясняет, что хотели как лучше, чтобы на солнце сверкали…
На первом этаже музея – история Туркестана, в том числе запретной партии «Алаш Орда», боровшейся за автономию Туркестана в 1918-1920. Хроника казахстанского голодомора, не менее чудовищного, чем в России и на Украине. Потом овцеводов и землепашцев добивали репрессиями. Арестовывали, как и повсюду, без мотивировок.
В 1937 году здесь с размахом открыли очередную преисподнюю. Два ряда колючей проволоки, вокруг контрольно-следовая полоса.
6 января 1938, в лютый мороз под сорок, прибыла первая партия женщин. Немногим меньше восьми тысяч. Сроки от восьми до десяти. Многие с малышами (потом выживших детей отправляли в спецприемники, детские дома особого режима). Прибавьте к морозу шквалистый ветер.
«Нас привезли на машине, высадили и сказали: «Вот вам земля… Нас собралось 12 тысяч женщин со всего Советского Союза. Строили бараки, в каждом помещалось 300 человек. Нашлись среди нас строители, к зиме мы уже были под крышей. Пока строили, спали прямо на улице. Построили баню, чтобы мыться. Вши завелись, ужасно. Столько времени сидели в тюрьме и ни разу не мылись. Представляете, каково это женщинам? Питание ужасное: пшенная каша и баланда. Мясо не видели никогда. Иногда давали коровьи ноги — волосатые копыта, ночью мы их чистили, просушивали и варили. Что не сваришь — все съешь, мы ведь были голодными» (из воспоминаний Анны Григорьевны Яндановой).
На втором этаже музея история АЛЖИРа. Экспозиция чахлая, спрашиваем, много ли документов, фотографий в запасниках. Отвечают: Музею всего год, идет сбор материалов. Смотрю на железную кровать, на которой спали поперек, скрючившись, до пяти человек: переворачивались синхронно. Рядом нарядные туфли – женщин забирали без предупреждения. Многим обещали свидание с арестованным мужем. Они и надевали все самое красивое. На высоких каблуках отправлялись… на Лубянку, во Владимирский Централ, в КарЛаг… Русланова была в зеленом костюме джерси с очень красивыми пуговицами. Пуговицы сразу отрезали. Евгению Гинзбург пригласили на встречу вежливо, по телефону: «Скажите пожалуйста, как у вас сегодня со временем?».
После пыточного конвейера (его точно и жестко описала Гинзбург в «Крутом маршруте») жёны, сёстры, родственницы арестованных маршалов, генералов, наркомов, ученых, писателей, врачей, инженеров, агрономов, раскулаченных хуторян и иностранцев – писательницы, ученые, общественницы, художницы, балерины, актрисы – отправлялись прямехонько в гулагский ад. На своей шкуре изучали законы новой системы справедливости. Законы диктатуры наказания без преступления. Кто-то расплачивался за невиновных близких, другие обвинялись в злостной ненаблюдательности, отсутствии бдительности.
На детских рисунках дом, значит «барак». Других домов они не видели. Хоронили детей рядом, на «Мамочкиных кладбищах», многих выносили за территорию и оставляли на морозе. Теперь переписка мам и детей – документы истории. Казенный штамп «КарЛАГ НКВД СССР Цензор №…». «Здравствуй дорогая мамуся, крепко, крепко тебя целую. Мы получили твое письмо в котором ты пишешь что твое дело рассматриваться будет на пересмотре. Я так была рада что наверное не было конца моей радости. Может скоро увидимся…». «Здравствуй дорогая мама. Мама я кончила учиться 17 мая. Я перешла во 2 класс. У меня отметки только на отлично и хорошо…»… Рядом письмо от той же дочки, спустя 7 лет: «Мама, какая ты теперь стала, старенькая наверное, я не представляю себе тебя. Уже забыла. Я ведь тогда была маленькая – всего 7 лет было, а теперь 15 лет. Я уже не представляю как это жить с мамой…».
Бараки строили из саманного кирпича, который тут же у озера лепили из глины и соломы. Топили бараки камышом. Руками и кайлом рыли арыки от озера, орошали прожженную солнцем каменистую почву. Высаживали деревья. Строили парники, теплицы, выращивали морковь, свеклу, капусту.
Одномоментно здесь выживали от 8 до 18 тысяч женщин, выполняя тяжелую мужскую работу: норма обработки земли на бригаду из 4-15 гектаров земли. У многих в деле стоял штамп-приговор «ТФ» – тяжелая физическая работа. Если бы гэбэшники могли, завет Маяковского осуществили бы на практике и делали бы из этих несчастных гвозди.
Среди самых распространенных болезней: туберкулёз, пневмонии, дизентерии, цинга, психические заболевания.
Иду вдоль гранитной стены, окружающей монумент… Бесконечный список казненных. Одних Ивановых… целый столбик.
Красавицы и умницы, талантливейшие, успешнейшие, достойнейшие… Прежде всего, власть вахлаков и упырей норовила лишить их достоинства. О насилии в отечественных концлагерях предпочитают стыдливо умалчивать. Хотя детприемники не вмещали потомства зэчек и вертухаев. Злодейство превращалось в повседневность. Гинзбург вспоминает солагерниц, забывших себя прежних, превратившихся в грязных доходяг, прячущихся от бани, сливающих помои и остатки баланды в свою миску.
Но были и стоики, поддерживающие других. Главный уговор: не разреветься. Если начинала плакать одна – выл весь перенаселенный барак.
Смотрю на разнообразные экспонаты женского рукоделия, кажущиеся неестественными в этом аду. Рядом ручная швейная машинка. Одевали себя, шили на экспорт (говорят, акмолинские вышивки пользовались бешеным спросом за рубежом)! Налаживали жизнь… которую жизнью назвать трудно.
Анна Каган спроектировала электростанцию, которая работала до недавнего времени.
Однажды, объявили, что лагерь посетит иностранная делегация международного Красного Креста и Красного Полумесяца. Немедленно устроили банный день, начали красить бараки, убирать больничку. Бывших художниц усадили с кистями за работу: срочно «рисовать» выставку. Полуживых и полуголых балерин заставили репетировать… танец маленьких лебедей (танцевальной группой в лагере руководила известная ленинградская балерина Ивинг-Афонина, за которую хлопотал Утесов). Начальство прослушивало вокалисток, чтиц… Пока не передумали пускать к неблагонадежным отщепенкам иностранцев.
Среди мучениц - сестры маршала Тухачевского, жена члена ВЦИК Серебровского, жена и дочь Енукидзе, мать и жена Меркулова; жена, дочь, мать и сестра Кобулова; жена и сын Гоглидзе; жена и мать Мелика; жена, сын, сноха, теща Деканозова; жена и дочь Владимирского; двоюродные сестры Берии, писательница Серебрякова, мамы Окуджавы, Аксенова, Плисецкой...
Киноактрису Рахиль Михайловну Плисецкую, уже снявшуюся в популярных немых фильмах «Вторая жена», «Прокаженная», «Долина слез» арестовали, когда ее дочке Майе было 13 лет. Муж - глава советской угольной концессии - был расстрелян, как враг народа. Дочь Майя осталась в доме старшей сестры Суламифь Михайловны Мессерер. Сохранилась учетная карточка под N 257299 заключенной Мессерер-Плисецкой Рахиль Михайловны, осужденной на 8 лет как особо опасный элемент.
Когда в прошлом году здесь открывали монумент, со всего бывшего Союза приехали дети репрессированных женщин. Очевидцы рассказывают, что были потрясены: собралось необыкновенно просвещенное сообщество: ученые, политики, художники, артисты…
40 миллионов репрессированных - статистика… пока не приедешь на место каторги, не взглянешь в лица казенных. Хотя бы на пленке, на фото, сделанных в подвалах Лубянки. Статистика... пока не побредешь по продуваемому ветром лагерному кладбищу на берегу озера Жаланаш… Кладбищу, которого, в сущности, нет. И которое здесь повсюду. Массовые захоронения начинались сразу за проволокой, и кажется, не заканчивались…
Умерших вывозили по ночам, хоронили в больших ямах, прикладывая табличку с указанием фамилии, даты рождения и ареста.
На двух холмах два надгробья: мусульманское и христианское. Полумесяц и крест. Здесь невыносимый аммиачный запах. Рядом колючая проволока – территория Акмолинской птицефабрики. Снова вспоминаешь про «белую могилу». С фабрики летит пух вперемешку с мухами… Когда вокруг птицеводческого хозяйства начали возводить забор, из-под ковша экскаваторщика посыпались серо-белые кости… Пришлось закапывать обратно.
Кладбище – вторая остановка нашего пути в АЛЖИР. Третья – Малиновка, соседний райцентр Акмолинской области с веселым названием…
По дороге вспоминаю известную песню Бернеса, которая обретает для меня иной смысл: «Был ранен взрывом командир./Душил нас гром, душил нас зной./И стала мне страна Алжир/Нежданно близкой и родной…
Малиновки заслышав голосок?
В поселке с неказистыми пятиэтажками хрущевской поры находим памятник узницам АЛЖИРа: железная пятиконечная звезда, разбитая на две части. Между двумя половинками – тюремная решетка. В отличие от иных целинных мест, Малиновка утопает в зелени. Аллеи из высоченных тополей - защитные полосы от степных ветров – высажены узницами. Земля эта обласкана умными руками лагерниц, орошена их слезами. Говорят, проложенные руками арыки сохранились в Малиновке, но сейчас они заброшены. А «Малиновкой» эти невеселые места прозвали за заросли малины, высаженные зэчками, которые простирались безоглядно.
Ищем последний барак АЛЖИРа. По слухам он сохранился. Спрашиваем у местных. Все разводят руками. Набредаем на руководителя поселка - акима. Он спрашивает у нас документы. Сердится, что приехали без предупреждения. Тут этого не любят. Потом нехотя соглашается показать последний барак. По рытвинам доезжаем до места. Бог знает из чего свалянный забор (доски, сетка от железной кровати). За забором вросший в землю ветхий домишко – барак из саманки. Во дворе хозяйничают мужчина и женщина. Незваным гостям не рады. Участок с этой развалюхой купили недавно. Хозяин говорит, мол, предупредили бы – встретили бы иначе. А еще лучше, годика через два приезжайте. Мы весь этот мусор снесем-вынесем, домик отстроим – загляденье. Тогда и чарочку вам налью…
На обратном пути пытаюсь уговорить местное руководство выкупить этот участок с бараком – последним материальным свидетельством алжирского геноцида. Аким согласно кивает, так соглашаются с детьми взрослые, у которых и без того забот полон рот.
В общем, продолжаем мести-выметать наше прошлое из памяти, как ненужный мусор.
Под текст
Пепел истории, стучащийся в сердца современников – одна из главных тем нынешнего казахского кино. Только в этом году выходят знаковые фильмы «Мустафа Шокай» о лидере Туркестана, «Прощай, Гульсары» - трагическая и поэтическая история времен тоталитаризма, в которой скот и люди заарканены и уравнены властью. «Подарок Сталину» Рустема Абдрашева. Фильм, который приглашен открывать кинофестиваль в Пуссане, приглашен на берлинский Форум, рассказывает о судьбе ссыльных и заключенных, пытающихся жить в чужом, но по-человечески принявшем их Казахстане… События фильма разворачиваются совсем неподалеку от АЛЖИРа, героиня Екатерины Редниковой, как и многие ее солагерницы, выйдя из зоны, не спешит покидать Казахстан. В финале все выжившие герои фильма становятся свидетелями чудного апокалиптического видения – пламенеющего в облаках атомного взрыва на Семипалатинском полигоне.
Почему-то нынешним казахским кинематографистам необходимо разбираться в этом неприглядном прошлом, преданья не глубокой старины. Для них наша общая история – сугубо личная. В минувшем они пытаются расшифровать пророчество гипотетического будущего. Наших кинематографистов, как и казахстанского акима, темы эти мало интересуют. Может быть, поэтому на телевыборах «Имя Россия» символом и героем России назывался Сталин. Ностальгия по генералиссимусу пробудила от спячки десятки интернетовских форумов. «Сталин – это прикольно», «в отличие от многих болтунов - реальный менеджер от политики». Народ, тяжело вздохнув, прощает Верховному главнокомандующему и вождю репрессии, коллективизацию, истребление кадров РККА, борьбу с космополитизмом и другие неизбежные ошибки и трагедии жестокого военного и революционного времени…
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»
См. также
Точка 26 (фото)http://www.novayagazeta.ru/data/2008/72/32.html
КОНЕЦ ЭПОХИ ПуYesterday at 9:26
Поименно, лично и отдельно
Точка 26
http://www.novayagazeta.ru/data/2008/72/31.html
По сговору с дьяволом впадающий в маразм идол дал Апокалипсису новую прописку с рычащим названием СССР, конкретные адреса и явки. Из их числа «точка 26 КарЛага» - одно из звеньев гулаговского ошейника, накинутого на шею страны. АЛЖИР - Акмолинский лагерь жен изменников родины. Самый известный и самый большой из четырех женских концлагерей. Аж 30 тыс. гектаров. Голгофой «алжирок» стала эта выжженная солнцем и прокаленная морозами степь.
«Белая могила»
- Хочешь в АЛЖИР? В машине есть место.
Так… Блокнот… фотоаппарат… да... Магнитофон? Вряд ли пригодится…
Примерно 40 км от Астаны до указателя «К Монументу памяти». Дорога отменная… Раньше сюда «живой груз» доставляли в открытых грузовиках.
У Акмолы, прежнего названия Астаны, два перевода: «белое изобилие» (здесь разводили скот, производили молочные продукты) и «белая могила». В эту «могилу» их бросали живыми.
Сейчас от лагеря следов практически не осталось. Но ступать по сухой каменистой степи жутко. Тысячи и тысячи тут были стерты в пыль…
Идем к Монументу. Год назад его открывал президент Назарбаев. Поднявшись к «Арке печали» – символу памяти живых об истребленных, он говорил, что Казахстан, волей истории, оказался местом ссылки и каторги: «Ни в одной стране мира не поступали столь бесчеловечно с семьями врагов режима. Женщин и детей ссылали в голую степь, обрекая на голод, болезни, мучения, гибель только потому, что они родственники ранее репрессированных».
«Арка скорби» – два головных казахских убора: женского (акжаулык) и мужского. Мужской отчего-то походит на летный шлем. У входа в музей две согбенных скульптуры: мужчина и женщина. Недавно их выкрасили неуместным ярким золотом. Говорим научному консультанту музея, мол, не надо было бы их перекрашивать. Он объясняет, что хотели как лучше, чтобы на солнце сверкали…
На первом этаже музея – история Туркестана, в том числе запретной партии «Алаш Орда», боровшейся за автономию Туркестана в 1918-1920. Хроника казахстанского голодомора, не менее чудовищного, чем в России и на Украине. Потом овцеводов и землепашцев добивали репрессиями. Арестовывали, как и повсюду, без мотивировок.
В 1937 году здесь с размахом открыли очередную преисподнюю. Два ряда колючей проволоки, вокруг контрольно-следовая полоса.
6 января 1938, в лютый мороз под сорок, прибыла первая партия женщин. Немногим меньше восьми тысяч. Сроки от восьми до десяти. Многие с малышами (потом выживших детей отправляли в спецприемники, детские дома особого режима). Прибавьте к морозу шквалистый ветер.
«Нас привезли на машине, высадили и сказали: «Вот вам земля… Нас собралось 12 тысяч женщин со всего Советского Союза. Строили бараки, в каждом помещалось 300 человек. Нашлись среди нас строители, к зиме мы уже были под крышей. Пока строили, спали прямо на улице. Построили баню, чтобы мыться. Вши завелись, ужасно. Столько времени сидели в тюрьме и ни разу не мылись. Представляете, каково это женщинам? Питание ужасное: пшенная каша и баланда. Мясо не видели никогда. Иногда давали коровьи ноги — волосатые копыта, ночью мы их чистили, просушивали и варили. Что не сваришь — все съешь, мы ведь были голодными» (из воспоминаний Анны Григорьевны Яндановой).
На втором этаже музея история АЛЖИРа. Экспозиция чахлая, спрашиваем, много ли документов, фотографий в запасниках. Отвечают: Музею всего год, идет сбор материалов. Смотрю на железную кровать, на которой спали поперек, скрючившись, до пяти человек: переворачивались синхронно. Рядом нарядные туфли – женщин забирали без предупреждения. Многим обещали свидание с арестованным мужем. Они и надевали все самое красивое. На высоких каблуках отправлялись… на Лубянку, во Владимирский Централ, в КарЛаг… Русланова была в зеленом костюме джерси с очень красивыми пуговицами. Пуговицы сразу отрезали. Евгению Гинзбург пригласили на встречу вежливо, по телефону: «Скажите пожалуйста, как у вас сегодня со временем?».
После пыточного конвейера (его точно и жестко описала Гинзбург в «Крутом маршруте») жёны, сёстры, родственницы арестованных маршалов, генералов, наркомов, ученых, писателей, врачей, инженеров, агрономов, раскулаченных хуторян и иностранцев – писательницы, ученые, общественницы, художницы, балерины, актрисы – отправлялись прямехонько в гулагский ад. На своей шкуре изучали законы новой системы справедливости. Законы диктатуры наказания без преступления. Кто-то расплачивался за невиновных близких, другие обвинялись в злостной ненаблюдательности, отсутствии бдительности.
На детских рисунках дом, значит «барак». Других домов они не видели. Хоронили детей рядом, на «Мамочкиных кладбищах», многих выносили за территорию и оставляли на морозе. Теперь переписка мам и детей – документы истории. Казенный штамп «КарЛАГ НКВД СССР Цензор №…». «Здравствуй дорогая мамуся, крепко, крепко тебя целую. Мы получили твое письмо в котором ты пишешь что твое дело рассматриваться будет на пересмотре. Я так была рада что наверное не было конца моей радости. Может скоро увидимся…». «Здравствуй дорогая мама. Мама я кончила учиться 17 мая. Я перешла во 2 класс. У меня отметки только на отлично и хорошо…»… Рядом письмо от той же дочки, спустя 7 лет: «Мама, какая ты теперь стала, старенькая наверное, я не представляю себе тебя. Уже забыла. Я ведь тогда была маленькая – всего 7 лет было, а теперь 15 лет. Я уже не представляю как это жить с мамой…».
Бараки строили из саманного кирпича, который тут же у озера лепили из глины и соломы. Топили бараки камышом. Руками и кайлом рыли арыки от озера, орошали прожженную солнцем каменистую почву. Высаживали деревья. Строили парники, теплицы, выращивали морковь, свеклу, капусту.
Одномоментно здесь выживали от 8 до 18 тысяч женщин, выполняя тяжелую мужскую работу: норма обработки земли на бригаду из 4-15 гектаров земли. У многих в деле стоял штамп-приговор «ТФ» – тяжелая физическая работа. Если бы гэбэшники могли, завет Маяковского осуществили бы на практике и делали бы из этих несчастных гвозди.
Среди самых распространенных болезней: туберкулёз, пневмонии, дизентерии, цинга, психические заболевания.
Иду вдоль гранитной стены, окружающей монумент… Бесконечный список казненных. Одних Ивановых… целый столбик.
Красавицы и умницы, талантливейшие, успешнейшие, достойнейшие… Прежде всего, власть вахлаков и упырей норовила лишить их достоинства. О насилии в отечественных концлагерях предпочитают стыдливо умалчивать. Хотя детприемники не вмещали потомства зэчек и вертухаев. Злодейство превращалось в повседневность. Гинзбург вспоминает солагерниц, забывших себя прежних, превратившихся в грязных доходяг, прячущихся от бани, сливающих помои и остатки баланды в свою миску.
Но были и стоики, поддерживающие других. Главный уговор: не разреветься. Если начинала плакать одна – выл весь перенаселенный барак.
Смотрю на разнообразные экспонаты женского рукоделия, кажущиеся неестественными в этом аду. Рядом ручная швейная машинка. Одевали себя, шили на экспорт (говорят, акмолинские вышивки пользовались бешеным спросом за рубежом)! Налаживали жизнь… которую жизнью назвать трудно.
Анна Каган спроектировала электростанцию, которая работала до недавнего времени.
Однажды, объявили, что лагерь посетит иностранная делегация международного Красного Креста и Красного Полумесяца. Немедленно устроили банный день, начали красить бараки, убирать больничку. Бывших художниц усадили с кистями за работу: срочно «рисовать» выставку. Полуживых и полуголых балерин заставили репетировать… танец маленьких лебедей (танцевальной группой в лагере руководила известная ленинградская балерина Ивинг-Афонина, за которую хлопотал Утесов). Начальство прослушивало вокалисток, чтиц… Пока не передумали пускать к неблагонадежным отщепенкам иностранцев.
Среди мучениц - сестры маршала Тухачевского, жена члена ВЦИК Серебровского, жена и дочь Енукидзе, мать и жена Меркулова; жена, дочь, мать и сестра Кобулова; жена и сын Гоглидзе; жена и мать Мелика; жена, сын, сноха, теща Деканозова; жена и дочь Владимирского; двоюродные сестры Берии, писательница Серебрякова, мамы Окуджавы, Аксенова, Плисецкой...
Киноактрису Рахиль Михайловну Плисецкую, уже снявшуюся в популярных немых фильмах «Вторая жена», «Прокаженная», «Долина слез» арестовали, когда ее дочке Майе было 13 лет. Муж - глава советской угольной концессии - был расстрелян, как враг народа. Дочь Майя осталась в доме старшей сестры Суламифь Михайловны Мессерер. Сохранилась учетная карточка под N 257299 заключенной Мессерер-Плисецкой Рахиль Михайловны, осужденной на 8 лет как особо опасный элемент.
Когда в прошлом году здесь открывали монумент, со всего бывшего Союза приехали дети репрессированных женщин. Очевидцы рассказывают, что были потрясены: собралось необыкновенно просвещенное сообщество: ученые, политики, художники, артисты…
40 миллионов репрессированных - статистика… пока не приедешь на место каторги, не взглянешь в лица казенных. Хотя бы на пленке, на фото, сделанных в подвалах Лубянки. Статистика... пока не побредешь по продуваемому ветром лагерному кладбищу на берегу озера Жаланаш… Кладбищу, которого, в сущности, нет. И которое здесь повсюду. Массовые захоронения начинались сразу за проволокой, и кажется, не заканчивались…
Умерших вывозили по ночам, хоронили в больших ямах, прикладывая табличку с указанием фамилии, даты рождения и ареста.
На двух холмах два надгробья: мусульманское и христианское. Полумесяц и крест. Здесь невыносимый аммиачный запах. Рядом колючая проволока – территория Акмолинской птицефабрики. Снова вспоминаешь про «белую могилу». С фабрики летит пух вперемешку с мухами… Когда вокруг птицеводческого хозяйства начали возводить забор, из-под ковша экскаваторщика посыпались серо-белые кости… Пришлось закапывать обратно.
Кладбище – вторая остановка нашего пути в АЛЖИР. Третья – Малиновка, соседний райцентр Акмолинской области с веселым названием…
По дороге вспоминаю известную песню Бернеса, которая обретает для меня иной смысл: «Был ранен взрывом командир./Душил нас гром, душил нас зной./И стала мне страна Алжир/Нежданно близкой и родной…
Малиновки заслышав голосок?
В поселке с неказистыми пятиэтажками хрущевской поры находим памятник узницам АЛЖИРа: железная пятиконечная звезда, разбитая на две части. Между двумя половинками – тюремная решетка. В отличие от иных целинных мест, Малиновка утопает в зелени. Аллеи из высоченных тополей - защитные полосы от степных ветров – высажены узницами. Земля эта обласкана умными руками лагерниц, орошена их слезами. Говорят, проложенные руками арыки сохранились в Малиновке, но сейчас они заброшены. А «Малиновкой» эти невеселые места прозвали за заросли малины, высаженные зэчками, которые простирались безоглядно.
Ищем последний барак АЛЖИРа. По слухам он сохранился. Спрашиваем у местных. Все разводят руками. Набредаем на руководителя поселка - акима. Он спрашивает у нас документы. Сердится, что приехали без предупреждения. Тут этого не любят. Потом нехотя соглашается показать последний барак. По рытвинам доезжаем до места. Бог знает из чего свалянный забор (доски, сетка от железной кровати). За забором вросший в землю ветхий домишко – барак из саманки. Во дворе хозяйничают мужчина и женщина. Незваным гостям не рады. Участок с этой развалюхой купили недавно. Хозяин говорит, мол, предупредили бы – встретили бы иначе. А еще лучше, годика через два приезжайте. Мы весь этот мусор снесем-вынесем, домик отстроим – загляденье. Тогда и чарочку вам налью…
На обратном пути пытаюсь уговорить местное руководство выкупить этот участок с бараком – последним материальным свидетельством алжирского геноцида. Аким согласно кивает, так соглашаются с детьми взрослые, у которых и без того забот полон рот.
В общем, продолжаем мести-выметать наше прошлое из памяти, как ненужный мусор.
Под текст
Пепел истории, стучащийся в сердца современников – одна из главных тем нынешнего казахского кино. Только в этом году выходят знаковые фильмы «Мустафа Шокай» о лидере Туркестана, «Прощай, Гульсары» - трагическая и поэтическая история времен тоталитаризма, в которой скот и люди заарканены и уравнены властью. «Подарок Сталину» Рустема Абдрашева. Фильм, который приглашен открывать кинофестиваль в Пуссане, приглашен на берлинский Форум, рассказывает о судьбе ссыльных и заключенных, пытающихся жить в чужом, но по-человечески принявшем их Казахстане… События фильма разворачиваются совсем неподалеку от АЛЖИРа, героиня Екатерины Редниковой, как и многие ее солагерницы, выйдя из зоны, не спешит покидать Казахстан. В финале все выжившие герои фильма становятся свидетелями чудного апокалиптического видения – пламенеющего в облаках атомного взрыва на Семипалатинском полигоне.
Почему-то нынешним казахским кинематографистам необходимо разбираться в этом неприглядном прошлом, преданья не глубокой старины. Для них наша общая история – сугубо личная. В минувшем они пытаются расшифровать пророчество гипотетического будущего. Наших кинематографистов, как и казахстанского акима, темы эти мало интересуют. Может быть, поэтому на телевыборах «Имя Россия» символом и героем России назывался Сталин. Ностальгия по генералиссимусу пробудила от спячки десятки интернетовских форумов. «Сталин – это прикольно», «в отличие от многих болтунов - реальный менеджер от политики». Народ, тяжело вздохнув, прощает Верховному главнокомандующему и вождю репрессии, коллективизацию, истребление кадров РККА, борьбу с космополитизмом и другие неизбежные ошибки и трагедии жестокого военного и революционного времени…
Лариса Малюкова
обозреватель «Новой»
См. также
Точка 26 (фото)http://www.novayagazeta.ru/data/2008/72/32.html
No comments:
Post a Comment