панядзелак, 30 чэрвеня 2008 г.

Ходорковский.

Будни в читинском СИЗО: как политзаключенный Ходорковский перевоспитал рецидивиста 2

10:33, — Политика

Будни в читинском СИЗО: как политзаключенный Ходорковский перевоспитал рецидивиста

В камере они не то что "в картишки", в шахматы не играли, рассказал "Коммерсанту" Игорь Гнездилов - человек, почти год просидевший в читинском СИЗО в одной камере с экс-главой НК ЮКОС Михаилом Ходорковским.

Именно он подписал бумагу, лишившую Ходорковского в прошлом году возможности подать прошение об условно-досрочном освобождении. Гнездилов рассказал о том, как они жили в одной камере, чем питались, во что одевались, что читали, как проводили время и как спорили о межнациональных отношениях. Отметим, несмотря на то, что Гнездилов уже вышел на свободу, он до сих пор говорит о нахождении в "местах не столь отдаленных" в настоящем времени и говорит с явной ностальгией, передает NEWSru.com.

38-летний Игорь Гнездилов - рецидивист-автоугонщик, сидел пять раз, срок в общей сложности составил 19 лет. В 1995 году в башкирской зоне отсидел свой первый пятилетний срок, а выйдя на свободу, "занялся тем, что умеет": "В преступном мире моя специальность - угонщик".

Свой последний, пятый, срок Гнездилов получил в конце 2004 года. На этот раз с приговором районного суда - 3,5 года колонии - он почему-то не согласился и стал писать кассационные жалобы. Разбирательство его дела в судебных инстанциях затянулось, и арестант в течение всего этого времени оставался в центральном читинском СИЗО.

... и тут "заехал Ходор"

20 декабря 2006 года на тот же читинский централ, как говорят зэки, "заехал Ходор" - именитого заключенного перевели из Краснокаменской колонии в СИЗО, чтобы он мог ознакомиться с материалами второго возбужденного против него уголовного дела.

Примерно в то же время в обычной 15-местной камере, расположенной на четвертом этаже так называемого старого корпуса централа, открылась дверь - надзиратель, оглядев сидельцев, произнес: "Осужденный Гнездилов! На выход без вещей".

"Сотрудник привел меня в оперчасть, где уже сидели два полковника в зеленой фэсэиновской форме, которых я раньше никогда не видел, - рассказывает Игорь. - Они разрешили мне закурить и затеяли такой типа откровенный разговор ни о чем: спросили про мое образование, за что сижу, с кем общаюсь и все в таком же духе. Про Ходорковского вообще ни одного слова сказано не было, поэтому я после этого разговора даже предположить не мог, что меня готовят в соседи к Михаилу Борисовичу".

Для Ходорковского сделали тюрьму в тюрьме

7 февраля 2007 года за осужденным Гнездиловым снова пришел надзиратель и потребовал, чтобы зэк вышел, но на этот раз уже с вещами. "Вели молча какими-то внутренними коридорами, в которых один я наверняка бы заблудился, - говорит Игорь. - Только оказавшись возле окна и увидев свой бывший корпус напротив, я сообразил, что нахожусь на третьем этаже нового здания, которое обитатели централа называют спецпродолом, или спецкоридором".

Третий этаж нового корпуса СИЗО, как считают зэки, был отремонтирован и переоборудован администрацией специально к приезду Михаила Ходорковского. Из этого помещения сделали как бы тюрьму в тюрьме: половину из 15 расположенных на этаже камер переоборудовали в кабинеты для встреч заключенных с адвокатами и следователями, сделали на этаже душевые кабины, посадили в коридоре круглосуточную охрану и организовали отдельный переход из спецпродола в прогулочный дворик.

Сидельцев спецблока водят на прогулку первыми, а на помывку - отдельно, чтобы они никак не пересекались с другими подследственными централа. На их ежедневной утренней проверке, как утверждают зэки, всегда лично присутствует "хозяин" - начальник СИЗО.

Заменить "пустое "вы" сердечным "ты" не удалось

Перед тем как завести нового соседа в камеру к Ходорковскому, его заставили полностью раздеться и обыскали, прощупав каждый шов в одежде.

"Камера, в которую меня привели, оказалась шестиместной, - рассказывает Игорь. - Из имущества в ней были только три двухъярусные кровати-шконки, расположенные вдоль стен, стол посередине, телевизор и небольшой стол-тумба для продуктов и посуды. Занятым из шести мест было только одно - верхнее на кровати, стоявшей у входа. Там сидел мужчина, которого я раньше не знал. Поздоровавшись с ним, я в соответствии с нашими обычаями спросил, какое место можно занять. Он ответил что-то вроде того, что из пяти свободных я могу выбрать любое, которое понравится. Я занял койку у окна.

Гнездилов представился Игорем, Ходорковский - Михаилом Борисовичем. "Авторитетных людей иногда называют без имени, просто по отчеству: Иваныч, Петрович", - говорит Гнездилов. Несмотря на то, что в тюремной иерархии не принято "требовать уважительного отношения, обращаясь по отчеству, Гнездилов решил не начинать знакомство с конфликтов: "С единственным соседом по камере, с которым предстоит провести вместе много времени, не стоит начинать знакомство с конфликтов. Потом я убедился, что поступил правильно, согласившись на его условия, - мы свыклись друг с другом и сошлись характерами".

Единственная попытка перейти на "ты" не увенчалась успехом. "Однажды я попробовал перейти с ним на "ты", но сразу натолкнулся на такой стальной взгляд, что оставил попытки. Михаил Борисович объяснил мне, что на "вы" он обращается всегда и ко всем, выказывая таким образом уважение к человеку, так, мол, его воспитали, менять привычки в тюрьме он не собирается. Михаил Борисович так себя поставил, что даже сотрудники всегда называли его на "вы" и по имени и отчеству".

"Мы с удовольствием ели китайскую лапшу "Доширак"

Кормежка, по словам Игоря, в читинском централе вполне сносная. На завтрак дают кашу, сладкий чай и хлеб. В обед - суп-баланду: это может быть солянка, щи или борщ-свекольник, но обязательно с мясом. На второе - котлеты или рыбу. Вечером зэки получают кашу или макароны, к которым могут быть добавлены селедка, стакан молока или кефира.

"Первое время он присматривался ко мне: смотрел, что ем я, и от этого тоже не отказывался... С воли ему обычно присылали самые простые продукты - йогурты, кефир, сухое молоко, орехи, изюм, шоколад, бородинский хлеб, яблоки. Последнее время мы с удовольствием ели китайскую лапшу "Доширак". К колбасе Михаил Борисович относился равнодушно - мясные продукты обычно отдавал мне. Другое дело - сладкое или тыквенные семечки. Они у него слабость!" - рассказывает Игорь.

У арестантов читинского централа есть две возможности разнообразить свой рацион: они могут получать продукты с воли из расчета до 30 кг в месяц и отовариваться в тюремном магазинчике. Передачи родственников обязательно проходят тщательную проверку: тюремщики боятся, что арестантам передадут запрещенные алкоголь или наркотики.

Поэтому, например, яблоки или хлеб обязательно режут на куски, сигареты ломают пополам, а орехи принимают только в очищенном виде. До недавнего времени сидельцам запрещали передавать любимый ими "Доширак": в прилагающийся к лапше пакетик со специями друзья с воли научились закладывать наркотик. Потом все-таки разрешили. В тюремном магазине ассортимент небогатый, зато только оттуда можно получить, например, сигареты с фильтром. Отовариваются сидельцы по безналу: продавец списывает деньги с их счета, пополняемого родственниками.

"Ходорковский мог, конечно, себе заказать и черную икру, и лобстеров, но только зачем? Чтобы все протухло? Ведь у нас в камере даже не было холодильника. Мы прочитали в ПВР (Правила внутреннего распорядка в СИЗО), что "при желании арестованного и наличии средств у него на счету" администрация может предоставить ему холодильник, написали заявление, но нам было отказано. Объяснили так: в прокате изолятора холодильников нет, а привозить их с воли запрещено, поскольку под обшивкой аппарата могут быть спрятаны запрещенные предметы".

У соседей по камере явно разный уровень доходов, но делить продукты им не пришлось. "Михаил Борисович сказал, что я могу пользоваться всем, что находится в общем шкафу, где хранились продукты и посуда".

Что касается одежды, Ходорковский и тут проявил неприхотливость: "Одевался просто: летом китайский спортивный костюм, футболки, джинсы, кроссовки, ветровка такая черная, немаркая. Зимой - тоже спортивный костюм, только с начесом. Когда становилось совсем холодно, на прогулку выходил в валенках, под которые наматывал портянки (так удобнее), в цигейковой шапке-ушанке и армейских "однопалых" варежках".

"У Михаила Борисовича была электромашинка для стрижки, ею мы и стриглись. Он - практически наголо, надевая на ножи самую тонкую насадку-"единичку". Первое время он стриг себя сам, потом я стал ему помогать простригать голову сзади: самому-то не видно", - говорит Гнездилов.

За все время Ходорковский пару раз простужался и жаловался на головную боль. Заниматься физическими нагрузками практически не удавалась: "С этим было сложно. Мой эспандер отобрали во время шмона перед переездом в новую камеру. Я тогда попробовал сделать гантели, налив водой две двухлитровые пластиковые бутылки из-под пепси-колы. Охранник сразу: "Это что такое?" Я говорю: "Запас воды на случай, если отключат". Он вроде не возражал, но как только я начал эти бутылки поднимать, их тут же отобрали без объяснений. В общем, из спортинвентаря у нас был только пол для отжиманий - его-то никак не запретишь и не унесешь".

"Энциклопедия "Британика" занимает у нас целую кровать под Михаилом Борисовичем"

Один день в СИЗО проходил так: "Мой сосед в изоляторе, можно сказать, только ночевал. Подъем в шесть утра. До восьми туалет, ежедневная утренняя проверка на этаже, завтрак и мытье пола в камере. С восьми до девяти - прогулка во внутреннем дворике. В девять за Михаилом Борисовичем приходил конвой, он собирал свой пакет (вместе с завтраком ему выдавали обед сухим пайком) и уезжал в прокуратуру знакомиться со своим уголовным делом. Приезжал обычно вечером - прокуратура работает до 18 часов. До отбоя мы читали, смотрели телевизор, спорили".

Ходорковский все свободное время уделяет чтению: "Он выписывает, наверное, полсотни наименований журналов и газет, включая какие-то специализированные издания по истории, экономике, химии. У нас все свободные шконки завалены книгами и журналами. К детективам Михаил Борисович, как мне показалось, равнодушен - больше любит исторические книги. Читает он очень быстро: книгу в 300 листов может прочитать за два вечера. Я думал, что при такой скорости он не запоминает содержание, и как-то попросил его пересказать книгу, которую сам только что прочитал, - он пересказал, причем довольно подробно.

Некоторые споры и обсуждения, в основном об истории, политике и межнациональных отношениях, чуть ли не до скандала доходили. "Я человек вообще взрывной, эмоциональный. Он, например, считает, что прибалты и славяне - родственные народы и должны жить дружно, а мне кажется, что они нам претят и без них нам будет лучше. По его мнению, и с американцами мы тоже очень похожи, а я думаю, что мы с ними, наоборот, полностью противоположны".

Разрешали эти споры с помощью энциклопедии "Британика". "Эта книжка, размером раз в 10 побольше, чем Словарь русского языка Ожегова, занимает у нас целую кровать под Михаилом Борисовичем. В ней есть, по-моему, ответы на все вопросы. Должен признать, что после обращения к "Британике" я обычно оказывался в пролете".

За все время "отсидки" сокамерники не то, что "в картишки", в шахматы, в нарды ни разу не сыграли, хотя их можно было заказать в камеру. "Михаил Борисович мне в первый же день сказал, что он - человек азартный, поэтому ни в какие игры в тюрьме играть не будет. Он, как я думаю, опасался провокаций со стороны администрации или других сидельцев - и правильно делал. В тюрьме же все хитрые, особенно те, кто большие срока поотсидел".

Телевизор стоял в камере "совсем раздолбанный". Заказать новый не получилось, как с холодильником. "Наш телевизор ловил всего три или четыре канала: первый, второй, НТВ, какой-то местный и спортивный. Спортом ни я, ни Михаил Борисович не интересовались. Развлекательные программы он тоже не любил - как начнется какое-нибудь шоу, сразу отворачивался и брал в руки книжку. А вот новостные программы мы оба смотрели от начала до конца по всем каналам. В выходные - обязательно итоговые. Особенно ему нравилась передача Владимира Соловьева "К барьеру". Я, бывало, скажу ему: "Сколько можно этого Соловьева смотреть? Давайте на другую программу переключим, там фильм хороший". Он мне: "Подожди, давай хотя бы посмотрим, кто сегодня к нему придет". Ну мы в итоге переключим на фильм. Но там тоже ничего нового: "мусора"-бандиты, бандиты-"мусора". Тоска, в общем, берет - складывается впечатление, что и на воле такая же жизнь, как у нас здесь".

Конфликтов как таковых не было. "Ссорились, но до выяснения отношений дело никогда не доходило. В такие моменты каждый из нас просто замыкался в себе - ложился на свое место и утыкался носом в книжку. В камере наступала абсолютная тишина дня на два-три, а потом восстанавливались прежние отношения".

"Если мгновенно не замолкнем, в камеру врывается охрана"

В общей камере Гнездилову сиделось лучше, чем на спецпродоле. "В общей камере можно получить все, что душе угодно, - только деньги плати. Например, заказать себе на день рождения бутылку коньяка, шампанское, букет цветов, свидание с дамой. Коньяк обойдется по тройной цене, а двухчасовая встреча с зэчкой в следственном кабинете - в "полторушник" рублей.

Главной же проблемой соседства с олигархом, по словам Игоря Гнездилова, является даже не отсутствие выпивки и женщин, а спецрежим, в условиях которого вынуждены жить сам Ходорковский и его сокамерники. Обитатели спецпродола 24 часа в сутки находятся под видеонаблюдением: пять видеокамер сопровождают их по дороге в душ и на прогулку, еще одна постоянно следит за ними в жилой камере. От того, что даже в туалет им приходится ходить под присмотром, сидельцы спецблока, по мнению Игоря, сходят с ума.

Контроль не ограничивается видеонаблюдением: возле дверей камеры Ходорковского постоянно дежурят двое сотрудников СИЗО. Без дела тюремщики к спецзэкам, по словам Игоря, никогда не цепляются, но в случае малейшего отклонения их поведения от ПВР немедленно вмешиваются.

"Стоило нам с Михаилом Борисовичем заспорить о чем-то, как в "тормоза" (камерные двери) тут же начинали стучать ключами, - рассказывает Игорь. - Если мгновенно не замолкнем, в камеру врывается охрана: а вдруг конфликт?" - рассказал Игорь.

"С Михаилом Борисовичем я поступил не по понятиям"

Правила ПВР в централе, как рассказывает Игорь, регламентировали и передвижения арестантов по коридорам во время походов в баню или на прогулку. Выйдя из камеры, сиделец получал от конвойного команду "Руки за спину!", выполнял ее и только после этого имел право двигаться вперед. В первые месяцы после перевода Михаила Ходорковского из Краснокаменской колонии в читинский централ правила передвижения выполнялись четко, но через некоторое время, убедившись в том, что зэк Ходорковский не опасен для охраны, сотрудники администрации расслабились. Одни по-прежнему требовали от сидельцев спецпродола держать руки за спиной, другие позволяли идти на прогулку обычным, "вольным" шагом.

"15 октября 2007 года утром нас, как обычно, повели на прогулку, - рассказывает Игорь. - По коридору шли в обычном порядке: охранник, Михаил Борисович, за ним я и сзади еще один охранник. Кто из нас и в каком положении держал при этом руки, я, честно говоря, не помню. Во всяком случае, я точно помню, что никаких команд во время движения нам не поступало и никаких инцидентов в связи с этим не было. После прогулки Михаил Борисович уехал в прокуратуру, а через некоторое время после его отъезда за мной пришли".

В оперчасти СИЗО от Гнездилова потребовали написать объяснительную, в которой нужно было указать, что утром его сокамерник Ходорковский передвигался по коридору, не заложив руки за спину, тем самым "игнорируя требования сотрудников администрации и грубо нарушая ПВР".

Следует отметить, что через десять дней после этого инцидента, 25 октября 2007 года, у заключенного Ходорковского истекала так называемая половинка - он отсиживал половину отмеренного ему судом срока и получал право писать ходатайство об условно-досрочном освобождении. Замечание, полученное за нарушение режима, такого права его лишало, поэтому Игорь, прекрасно понимавший замысел сотрудников администрации, писать объяснительную отказался.

"Малейший "косяк" перед "половинкой" - и УДО зэку не видать. Это все знают", - говорит Игорь. Однако сотрудник так называемого режимного отдела читинского управления ФСИН объяснил Гнездилову, что в случае отказа он и сам может не увидеть УДО. "Если ты не хочешь нам помочь в таком пустяке, то и нам нет смысла впрягаться за тебя, - сказал опер".

В другое время зэк Гнездилов вряд ли бы купился на такую уловку, но на этот раз свобода буквально позарез была нужна ему самому. Дело в том, что, отбывая очередной срок, в начале 2004 года Игорь Гнездилов, как он выражается, женился на заключенной Светлане. Это был его первый, пусть и незарегистрированный, брак и первый в жизни ребенок. Если бы Игорь не вышел по УДО, его первый ребенок отправился бы в детдом.

Гнездилов говорит, что, выйдя на свободу в январе 2008 года, он первым делом разыскал мать Светланы и попросил ее оформить опекунство над Данилом. Он оплатил расходы и поездку в Хабаровский край, где отец и бабушка забрали мальчика из зоны. Сейчас Данил готовится к поездке на дачу вместе со своими двоюродными братьями по отцовской линии. Его матери сидеть еще два года и четыре месяца, а когда она освободится, родители собираются оформить отношения и усыновить своего собственного сына.

"У меня на душе тогда кошки скребли. Вечером, когда мы встретились с Михаилом Борисовичем, честно рассказал ему про встречу в оперчасти и объяснил, почему поступил именно так. Он ответил, что понимает меня и зла на меня не держит. Не знаю, что он думал на самом деле, но на наши отношения мой поступок никак не повлиял", - пояснил Игорь.

Сам Михаил Ходорковский в своей объяснительной написал, что распорядок он не нарушал и никаких замечаний от сотрудников администрации во время похода на прогулку не получал. Однако выговор ему все равно объявили, лишив на тот момент возможности хлопотать об условно-досрочном освобождении (сейчас адвокаты Ходорковского, несмотря на остающийся выговор, подумывают о подаче документов на УДО).

"В закон мой поступок не впишется. С Михаилом Борисовичем я поступил не по понятиям. В то же время на кону стояла судьба моего ребенка, а даже воры говорят: придерживайся людского".

"Я бы с ним, конечно, встретился с огромным удовольствием, только на воле"

Расставаясь с сокамерником перед его освобождением, Ходорковский, по словам Игоря, слегка "поджег" его, сообщив отбывающему на волю, что, мол, ждет его обратно месяца через два-три и готов попридержать для него местечко в спецпродоле.

"Я бы с ним, конечно, встретился с огромным удовольствием, только на воле, а не в тюрьме. Поэтому названный Михаилом Борисовичем срок уже прошел, а мы с ним, как видишь, так и не встретились".

Перед расставанием олигарх порекомендовал бывшему угонщику продолжить работу "по специальности", но избегая при этом криминала. Ходорковский рассказал сокамернику, что в Москве "есть такие маленькие желтенькие машинки, которые приезжают по вызову, если водитель попал в аварию или его автомобиль сломался", и оказывают помощь. Работа на таком автомобиле, по мнению олигарха, вполне подошла бы бывшему угонщику. Но устроиться в службу экстренной помощи на дорогах у Игоря пока не получается: в Чите ее просто нет. Пока он работает рабочим по договору в местном железнодорожном депо.

Написать комментарий (2)

пятніца, 27 чэрвеня 2008 г.

Парк Челюскинцев - вторые Куропаты.

Дваццаць гадоў таму, 3 чэрвеня 1988 году сьвет даведаўся праўду пра Курапаты. Гэта стала магчымым дзякуючы публікацыі ў газэце «Літаратура і мастацтва» артыкулу Зянона Пазьняка і Яўгена Шмыгалёва «Курапаты — дарога сьмерці». Артыкул меў велізарны рэзананс. На той хвалі сталі вядомыя новыя месцы масавых расстрэлаў саветамі.

Гісторыю пра тое, як стала вядомым яшчэ адно месца бальшавіцкіх злачынстваў у Менску, а менавіта — на тэрыторыі сучаснага парку Чалюскінцаў, распавядае журналіст Раман Якаўлеўскі.

Яшчэ не аціх розгалас ад артыкулу «Курапаты — дарога сьмерці», а пісьменьнік Васіль Хомчанка (1918—1992), супрацоўнік пракуратуры ў адстаўцы, вырашыў надрукаваць у «ЛіМе» артыкул пра масавыя расстрэлы на тэрыторыі сучаснага парку Чалюскінцаў. Называўся ён «Прагулка па парку з пракурорам». У ім, са словаў былога пракурора, непасрэднага сьведкі экзэкуцыяў, падрабязна апісваліся працэдура і месца расстрэлаў у лесе, на ўскрайку Менску – на месцы, дзе цяпер уласна і месьціцца парк Чалюскінцаў. Завярстаны тэкст быў ужо адвезены ў галоўную рэспубліканскую друкарню (сёньняшні Дом друку). Аднак надрукаваць яго не пасьпелі, бо, нібыта, сапсавалі форму. Як стала вядома пазьней, артыкул не прайшоў цэнзуры ЦК КПБ. Магчыма, каб не нарабіць лішняга шуму вакол чарговага адкрыцьця, быў задзейнічаны «тэхнічны» варыянт.

Знаёмыя супрацоўнікі друкарні вынесьлі з цэху фотаплястыны з тэкстамі В.Хомчанкі і З.Пазьняка — нумар за 2 верасьня 1988 г. мусіў працягнуць тэму Курапатаў.

Каб артыкул дайшоў да чытачоў, было вырашана надрукаваць яго па‑расейску ў газэце Латыскага Народнага Фронту «Атмода» («Абуджэньне») (у той час Раман Якаўлеўскі зьяўляўся ўласным карэспандэнтам газэты — «НН»). Літаратурны пераклад на расейскую мову зрабіў Віктар Навуменка, які тады працаваў у НДІ ўжытковых фізычных праблемаў БДУ.

Віктар Іванавіч да ўсяго меў уласны досьвед у стварэньні самвыдату — разам з Р.Якаўлеўскім выдаваў часопіс «Грамадзянін» на расейскай і на ангельскай мовах. У Беларусь трапілі каля 200 асобнікаў латыскай газэты. «Прагулка па парку з пракурорам» хутка стала тэмай для гутарак у незалежніцкім асяродку.

Сам аўтар артыкулу быў зьдзіўлены, калі пабачыў яго ў перакладзе на расейскую мову, бо нікому таго не даручаў. Пазьней у парку зьявілася каплічка ў памяць закатаваных, побач зь якой з таго часу штогод на лістападаўскія Дзяды запальваюцца зьнічкі.

Запісаў Сямён Печанко

***

Прагулка па парку з пракурорам

З падпалкоўнікам юстыцыі ў адстаўцы Міхаілам Абрамавічам я знаёмы даўно. Мы шмат гадоў служылі разам у Менскім гарнізоне — ён у ваеннай пракуратуры, я — у трыбунале. Часта ён удзельнічаў у судовых працэсах, на якіх я старшыняваў. І, трэба сказаць, я заўсёды быў рады, калі яго вылучалі абвінаваўцам у разгляданых мною справах. Кваліфікаваны юрыст Міхаіл падыходзіў да кожнай справы і кожнага падсуднага толькі зь меркай справядлівасьці і гуманнасьці, рашуча адмаўляўся падтрымліваць абвінавачваньне па эпізодах, якія ня мелі цьвёрдых доказаў. Меркаваньні яго і маё, як правіла, супадалі і ў кваліфікацыі злачынных дзеяньняў падсуднага, і ў меры пакараньня. Допыты падсудных, пацярпелых, сьведак ён вёў умела, разумна, часам дасьціпна. Гэтак жа кваліфікавана ён праводзіў і папярэдняе сьледзтва, дапамагаючы сьледчым разблытваць, здавалася б, безнадзейныя справы. Адным словам, Міхаіл Абрамавіч быў сапраўдным юрыстам і мог бы займаць значна больш высокую пасаду, чым тую, якую займаў. Франтавік, адзначаны многімі баявымі ўзнагародамі, з даваенным партыйным стажам, ён аддаў вайсковай службе больш за трыццаць гадоў.

Нам здавалася тады, што мы ведалі адзін пра аднаго ўсё. Мы і сапраўды шмат пра сябе расказвалі, але гэта былі аповеды ў асноўным пра вайну, вучобу і, безумоўна, пра розныя крымінальныя гісторыі і юрыдычныя казусы, зь якімі кожнаму з нас даводзілася сустракацца па службе. Аднак у нас былі і свае таямніцы, пра якія мы тады маўчалі, хавалі. Асабліва сваю таямніцу хаваў я.

Жыў я тады насупраць парку Чалюскінцаў, куды часта заходзіў пасядзець сярод соснаў. Аднойчы, кіруючыся ў гэты парк, я сустрэў Міхаіла Абрамавіча і запрасіў яго прагуляцца па паркавых дарожках. Ён адмовіўся.

— Не люблю гэты парк, — сказаў ён, — абмінаю яго.

— Сасновы дух не пераносіш?

— Ды не, замяўся ён, — тут скрозь магілы. Не магу па людзкіх касьцях хадзіць.

Я чуў, што ў час акупацыі немцы расстрэльвалі ў парку нашых людзей, і падумаў, што Міхаіл Абрамавіч меў на ўвазе іх магілы. Гаворка тады на гэтую тэму не прадоўжылася, а пасьля і забылася.

За мяне Міхаіл Абрамавіч старэйшы на пяць гадоў, і армейскі стаж у яго даўжэйшы — прызываўся ён яшчэ ў трыццаць пятым з родных сваіх Плешчаніц, дзе нарадзіўся, жыў, скончыў школу. А прызвалі яго на тэрміновую службу ў войскі наркамату ўнутраных справаў. Расказаў, што, будучы на той службе, ахоўваў унутраную турму з палітычнымі вязьнямі, канваіраваў арыштаваных на суд — рабіў тое, што рабілі і робяць вайскоўцы гэтага войска.

Неяк, шпацыруючы Ленінскім праспэктам, мы апынуліся каля будынку Міністэрства ўнутраных справаў рэспублікі. Міхаіл Абрамавіч павярнуў на вуліцу Ўрыцкага, празь некалькі крокаў спыніўся і паказаў на бэтонныя выступы‑парожкі каля сьцяны будынку.

Людзей было тут напхана, як селядцоў у бочцы

— Вось тут у трыццатыя гады былі вокны з кратамі. А ўнізе — падвальныя камэры, дзе сядзелі арыштаваныя, так званыя ворагі народу. А я, шараговец, вартаваў гэтыя вокны. Хадзіў зь вінтоўкай каля вокнаў па тратуары. Калі, часам, там, у камэры, зашумяць, я прыкладам аб тратуар пагрукаю, каб сьціхлі. Гэта было ў 1936—1937‑х гг., — расказваў Міхаіл Абрамавіч. — У тых падвальных камэрах я ня быў, ня ведаю, вялікія яны ці малыя, але ведаў, што людзей туды было напхана як селядцоў у бочку. Дзень і ноч з тых вокнаў ішла пара, як з лазьні.

Вось цяпер я і вярнуся да сваёй таямніцы, якую я хаваў і ад Міхаіла Абрамавіча. У адной з тых падвальных камэр у красавіку—ліпені трыццаць сёмага году сядзеў я. Значыць, Міхаіл Абрамавіч і мяне тады ахоўваў, і, можа, на мой голас грукаў прыкладам і тупаў ботам, прымушаў сьціхнуць. Нам з тых камэр былі відаць толькі ногі вартавога і прыклад яго вінтоўкі — калі яны набліжаліся да кратаў. Вокны камэры знаходзіліся пад самай стольлю, і, каб убачыць нешта на вуліцы, трэба было станавіцца на ложак. Мы так і рабілі, калі вартавы адыходзіў ад нашага акна…

Пра свой арышт, судовасьць я адкрыўся толькі пасьля вайсковай службы, калі выйшаў на пэнсію. А асуджаны я быў у трыццаць сёмым годзе. Спэцыяльнай калегіяй Вярхоўнага суду БССР за так званую антысавецкую агітацыю на чатыры гады лягеру і тры гады паражэньня ва ўсіх правах пасьля адбыцьця пакараньня.

Мая судовасьць, пра якую я адкрыўся, зьдзівіла ўсіх знаёмых і асабліва маё трыбунальскае начальства. Як жа так. Не разумелі людзі, чалавек, асуджаны за дзяржаўнае злачынства, быў судзьдзём трыбуналу і сам судзіў? Мала таго, зь нязьнятай судовасьцю, з паражэньнем правоў удалося пайсьці ў войска, уступіць у камсамол (другі раз, да арышту я ўжо быў камсамольцам), потым у партыю, скончыў вайскова‑пяхотнае вучылішча, ваяваў, атрымаў і ордэн, і мэдалі, а пасьля вайны паступіў і скончыў ваенна‑юрыдычную акадэмію, куды быў адбор слухачоў вельмі строгі. Трэба сказаць, што я і сам у тыя гады зьдзіўляўся: чаму мяне ня выкрыюць, ня спыняць маю кар'еру? А я ішоў напралом, ламіўся ў самыя строга ахаваныя службовыя дзьверы. У аўтабіяграфіі і анкетах я, вядома ж, пра сваю судовасьць не пісаў.

Адразу пасьля вайны мне, як і многім маладым афіцэрам‑франтавікам, быў прапанаваны выбар вайсковых вучэбных установаў. Я мог паступіць у вайскова‑мэдыцынскую, артылерыйскую, вайскова‑палітычную акадэміі, у вайсковы інстытут замежных моваў. А я выбраў вайскова‑юрыдычную акадэмію. Далібог, была б прапанова ў акадэмію дзяржбясьпекі, паступіў бы туды. Я быў упэўнены, што мяне правяралі асабіста неаднойчы, і не маглі не даведацца пра маю судовасьць — усе асуджаныя ў нас на строгім уліку. Тады ж чаму мне пра гэта не гавораць, а наадварот, расчыняюць перада мной усе дзьверы?

Усё раскрылася ў час маёй рэабілітацыі ў 1969 г. У пракуратуры рэспублікі, куды я занёс заяву аб пераглядзе маёй справы, зьдзівіліся ня менш за маіх сяброў. Пракурорам БССР быў тады Пастрэвіч, зь якім я ў яго бытнасьць вайсковым пракурорам Беларускай вайсковай акругі быў у добрых стасунках. Ён, генэрал‑маёр юстыцыі, быў і маім земляком, родам з Магілёўшчыны. «Васіль, суджаны? — ня верыў ён. — Ня можа быць». І ўжо зусім не паверылі мне ў той пракуратуры, калі ў маёй прысутнасьці пазванілі ў Камітэт дзяржбясьпекі Беларусі і спыталі дадзеныя пра маю судовасьць. Адказалі хутка, хвілін праз восем: Хомчанка В.Ф. сярод асуджаных ня значыцца. Такі ж самы адказ прыйшоў пасьля і з Масквы. Я ж, вядома, настойваў на праверцы маёй справы, і з пракуратуры, запісаўшы назву лягеру, дзе я адбываў прысуд, паслалі запыт туды. Адтуль і пацьвердзілі, што я знаходзіўся ў Ніжне‑Амурскім лягеры, вызваліўся 8 красавіка 1941 г. Пасьля гэтага ў архівах КДБ знайшлася і мая справа. Вярхоўны суд БССР перагледзеў яе і рэабілітаваў мяне поўнасьцю.

А цяпер трэба растлумачыць, чаму ж я са сваёй судовасьцю так і застаўся ня выкрыты. Мне вельмі пашанцавала: пры вывазе зь Менску ў час вайны архіваў НКВД мая ўліковая картка ды, відаць, і сама справа былі засунутыя ці то ня ў тую скрынку, ці то, можа, нават ня ў тую папку. Таму пры праверках сярод асуджаных маё прозьвішча і не знаходзілі.

Васіль Хомчанка сядзеў разам з Міхасём Чаротам, Міколам Хведаровічам, Масеем Сяднёвым, Янкам Нёманскім. Выжылі толькі ён і Сяднёў

Пачуў пра маю рэабілітацыю Міхаіл Абрамавіч і сустрэўся са мной:

— Слухай, — ускрыкнуў ён, — дык мы з табой маглі яшчэ тады сустрэцца! Я цябе мог канваіраваць з турмы ў турму, на суд, і, канечне, папярэджваў: «Крок улева ці крок управа лічыцца спробай ўцёкаў — буду страляць».

— Можа, і папярэджваў, — ды я ня думаў уцякаць.

— А тое, што я цябе вартаваў у тым падвале на Ўрыцкага, дык гэта дакладна. Усе месяцы тваёй адседкі я якраз і стаяў там вартавым.

— Грукаў прыкладам, калі я чытаў вершы.

— Дык гэта ты чытаў? Мне цікава было слухаць, і я часам ня грукаў. Свае вершы чытаў?

Я сказаў, што ў той камэры сядзелі паэты, яны чыталі складзеныя там паэтычныя радкі. Па суседзтву з нашай камэрай — даведаліся па перастуку — пакутаваў Мікола Хведаровіч, у другой — Міхась Чарот, Юрка Лявонны. У маёй камэры знаходзіліся ажно тры літаратары: пісьменьнік і акадэмік Янка Нёманскі, паэты Янка Туміловіч і Масей Сяднёў — студэнт пэдагагічнага інстытуту, таленавіты хлопец. Камэра наша, разьлічаная ў нармальны час на чатыры чалавекі, зьмяшчала тады ажно дзесяць. Дыхаць не было чым, вось і ішла пара з акенца, як з лазьні. З тых вязьняў — аднакамэрнікаў уцалелі я і Масей. Астатніх расстралялі.

Расстралялі Янку Нёманскага, інжынэра цагельнага заводу Блохмана, камісара авіяцыйнага палка Іванова (у камэру ён зьявіўся ў прыгожым скураным паліто‑плашчы, якое даваў прымерваць і мне). Расстралялі чыгуначніка‑забесьпячэнца Зібермана, ці Зіберштэйна, забыў прозьвішча. Расстралялі двух калгасьнікаў з Лагойскага раёну, калгасьніка‑баптыста, узятага ўжо ў другі раз. Мяне і Сяднёва суд пашкадаваў, улічыў нашу маладосьць — мне толькі споўнілася васямнаццаць. Дзякуй тым судзьдзям Спэцыяльнага Вярхоўнага суду БССР, на жаль, ня ведаю іх прозьві¬чаў, далі толькі чатыры гады, а маглі ж адваліць і дзесяць.

Многіх, вядома ж, зацікавіць, якое ж палітычнае злачынства я ўчыніў. А вось такое. Прыслаў бацька зь вёскі ліст, што ня можа разьлічыцца з падаткамі: мяса здай, малако здай, воўну здай, грошы заплаці, а на працадні які ўжо год нічога не даюць. Бацька прасіў мяне: «Можа б ты, сынок, памог мне грашыма?» Гэта ў мяне прасіў, студэнта‑рабфакаўца, якому хапала стыпэндыі толькі паабедаць кожны дзень у студэнцкай сталоўцы. Тады я вёў дзёньнік, запісаў у ім пра бацькаў ліст і просьбу да мяне, і ад сябе дадаў, што ўсё гэта адбываецца пад шчасьлівым сталінскім сонцам. Адзін студэнт‑стукач употай залез у мой чамадан, прачытаў дзёньнік, гэты запіс і паслаў данос у НКВД. Мяне арыштавалі, прыпісалі варожую агітацыю. За гэта «сталінскае сонца» я і паплаціўся.

Вось такая была мая таямніца, якую я старанна хаваў, у тым ліку і ад Міхаіла Абрамавіча.

Ну, а ягоная таямніца была зусім іншая, зьвязаная зь ягонай службай у тых унутраных войсках.

Прыводжу ягоны аповед пра гэту таямніцу.

— Я ня толькі вартаваў турму і канваіраваў арыштаваных, але рабіў і яшчэ нешта страшнае, — расказваў Міхаіл Абрамавіч. — Да арміі я навучыўся вадзіць аўтамабіль. І вось аднойчы мне мой начальнік гаворыць: «Шафёр спэцмашыны захварэў, трапіў у бальніцу. Пакуль хварэе ён, ты часова заменіш яго, сядзеш за руль». Я баец шараговы, загад — ёсьць загад, сеў за руль той спэцмашыны, якую ў народзе празвалі «воранам», або «хапуном». Ноччу я падганяў яе да нейкага дому, адтуль выводзілі аднаго ці некалькіх арыштаваных, саджалі ў «воран», і я адвозіў у турму, у тыя самыя падвальныя камэры, дзе ты сядзеў, або ў «амэрыканку» — круглую такую турму‑вежу, збудаваную паводле амэрыканскага праекту. Аднак ня гэта самае страшнае.

Калі расстралялі ўсіх з нашага «ворана», то трупаў напоўнілася па самыя краі ямы. Утрамбоўвалі так, што ажно быў чуваць трэск касьцей.

Страшнае было, калі павёз ноччу ў тым «воране» людзей на расстрэл. Колькі іх набілі ў машыну, ня ведаю, але многа. Саджалі іх у машыну з завязанымі ззаду рукамі. Ехалі яны стоячы. Цяперашні парк Чалюскінцаў тады быў яшчэ звычайным лесам на ўскраіне Менску. Вось туды, у той парк, і загадалі мне ехаць. Аб'ехалі азярыну і павярнулі да ўсходняй часткі парку. Калі стаць на праспэкце тварам да парку, то гэта будзе зьлева. На палянцы спыніліся. Там ужо была выкапаная яма мэтры два на чатыры. З машын ахоўнікі пачалі выводзіць па адным і саджаць на край ямы так, каб былі спушчаныя ногі. Ахоўнікі стралялі ў патыліцу, і чалавек валіўся ў яму тварам уніз. Перад нашым прыездам там пабывала ўжо іншая машына, і яма была напоўненая высока. Калі расстралялі ўсіх з нашага «ворана», то трупаў напоўнілася па самыя краі ямы. А іх жа трэба засыпаць зямлёй, і, каб не атрымалася пагорку, здаравікі‑ахоўнікі пачалі тыя трупы ўтоптваць. Утрамбоўвалі так, што ажно быў чуваць трэск касьцей. Такое ўспамінаць жахліва. Пасьля расстрэлу ахоўнікі запівалі работу.

Такіх паездак я зрабіў некалькі, і ўсё да новых ям, туды ж у парк Чалюскінцаў. Я ўжо гаварыў, што туды вазілі і іншыя «вораны», таму колькі там магіл засталося, наўрад ці можна палічыць. Многа.

Аднойчы, каб паскорыць расправу, ахоўнікі вывелі з машыны ўсіх адразу і рассадзілі па краях ямы. Ахвяры зь зьвязанымі рукамі сядзелі моўчкі. Твараў іх нельга было разгледзець у цемры. Не паверыш, ніхто не крычаў, ня плакаў, нават жанчыны, а былі і яны. Я, паставіўшы машыну, адыходзіў далей і чуў толькі стрэлы. Але двойчы прысутнічаў, і то не да канца. Гэта першы раз, і гэты раз, калі ўсіх адразу вывелі. Дык вось, сядзяць тыя няшчасныя на краі ямы, маўчаць, чакаюць. Відаць, усё ж да канца ня верылі, што на расстрэл іх прывезьлі. А выканаўцы з наганамі ззаду стаяць. А потым на загад — узмах рукі старшага — пачыналі бахаць. Некаторыя не адразу падалі ў яму, тады ў іх другі раз стралялі і штурхалі нагой уніз…

— А мог хто і незабіты ўпасьці? Паранены толькі? А потым выпаўзьці? Ноч жа цёмная, — спытаў я.

— Я чуў, што нехта выпаўз зь ямы і нават будучы засыпаным уратаваўся. Але ці праўда гэта — ня ведаю.

— Так нікога з ахвяр у твар і не запомніў? — спытаў я.

— Запомніў… І цяпер помню. Тады з турмы выехалі, калі ўжо ноч канчалася. Прыехалі ў парк, і віднець пачало. Ахоўнікі пачалі сьпяшацца, каб управіцца да сонца. Адчынілі дзьверы «ворана», скамандавалі выходзіць па адным. Я стаю, думаю, пагляджу, хто ж выйдзе, што за чалавек, а раптам які знаёмы? І што ж ты думаў? Выйшаў мой настаўнік беларускай мовы і літаратуры з Плешчаніц. Убачыў мяне, пазнаў. «Міша!» — ускрыкнуў ён, і такая надзея ўспыхнула на яго твары, так ён засьвяціўся, узрадаваўся — а можа, я і ёсьць той, хто ўратуе яго. «Міша! — паўтарыў ён, прыпыніўшыся каля мяне. — Ты тут?» Ахоўнік штурхнуў яго ў сьпіну і падвёў да ямы, загадаў сесьці, а настаўнік стаіць, на мяне глядзіць, чакае нешта ад мяне — паратунку. Я ж, як самлелы, ні паварухнуцца, ні сказаць што. Ды і што я мог зрабіць і сказаць? Ахоўнік ня стаў чакаць, калі настаўнік сядзе, ўгаворваць ня стаў больш, а стрэліў яму ў скронь. Тады я пабег, і бег доўга, сам ня ведаючы куды. Упаў, і гістэрычны плач пачаў мяне ўсяго калаціць. Чуў, што стрэлы скончыліся, што мяне гукаюць, мацюкаюцца, ехаць трэба, а я ляжу. Мяне знайшлі, далі ў карак. Дарогай старшы ахоўнік пачаў мяне суцяшаць: «Падумаеш, настаўніка сустрэў, я свайго цесьця шлёпнуў. Служба ёсьць служба. Ці ж я ведаю, каго мне прывязуць? Бацьку прывязуць, і бацьку роднага ў распыл пушчу». Больш на «воране» я ня езьдзіў.

— Адмовіўся?

— Той пастаянны кіроўца, якога я замяняў, з бальніцы вярнуўся. А я зноў стаяў на вуліцы Ўрыцкага, цябе ахоўваў.

У парку Чалюскінцаў ступаеш па касьцях людзей, па чарапах зь дзірачкамі ў патыліцах.

Мы пайшлі тады ў парк Чалюскінцаў, дзе Міхаіл Абрамавіч і паказаў мне тую частку парку, дзе ў трыццатых гадах расстрэльвалі людзей. І месцы магіл прыблізна паказаў. Там стаяў нейкі бэтонны слупок, які, як казалі, азначаў, што нібыта тут расстрэльвалі нашых людзей немцы.

Цяпер ня толькі Міхаілу Абрамавічу ня хочацца заходзіць у гэты парк, але і я бываю там вельмі рэдка. Дужа ўжо няўтульна ў ім сябе адчуваю. Так і думаеш, што ступаеш па касьцях людзей, па чарапах зь дзірачкамі ў патыліцах. Страшнае гэта адчуваньне.

Спадзяюся, што пасьля Курапацкіх магіл урадавая камісія, якая там працуе, зоймецца выяўленьнем месца сталінскіх расстрэлаў і ў парку Чалюскінцаў. А Міхаіл Абрамавіч, пра якога я паведаміў сябру ўрадавай камісіі Васілю Быкаву, камісіі дапаможа.

…У дзень свайго арышту, 5‑га красавіка, я заўсёды іду на вуліцу Ўрыцкага і каля кожнага замураванага акенца былой турмы кладу па дзьве кветкі ў памяць сваіх аднакамэрнікаў, якія тут пакутавалі і загінулі. Праўда, кветкам доўга паляжаць не даюць, выходзіць з дому нехта ў форме і прыбірае іх. Навошта, чаго баяцца?

І яшчэ адно. Калі гэтыя нататкі былі ўжо напісаныя, прачытаў у «Известиях» за 28 жніўня зацемку ўласнага карэспандэнта газэты М.Шыманскага «Чьи останки покоятся в лесу под Минском». М.Шыманскі як быццам сумняецца наконт таго, што «адбывалася тут у канцы 1930‑х — пачатку 1940‑х гг.». Што датычыць мяне, дык асабіста я ня маю ніякіх сумненьняў. Яшчэ калі сам сядзеў ва ўнутранай турме НКВД, ужо гаварылася пра Курапаты. Нават гучала час ад часу злавеснае папярэджаньне: «Адвязем цябе ў Курапаты». Здаецца, туды і павезьлі Янку Нёманскага, Юрку Лявоннага, Тодара Кляшторнага…

Васіль Хомчанка, пісьменьнік, падпалкоўнік юстыцыі ў адстаўцы


Фотаплястыны з тэкстам В. Хомчанкі, яік не прайшоў цэнзуру ЦК, былі таемна вынесеныя з друкарні,
фота Андрэя Лянкевіча

чацвер, 26 чэрвеня 2008 г.

Радзівілы

«Коммунисты не смогли украсть из замка разве что камины»



Замок, который мы привыкли воспринимать как туристический объект, для нее родовое гнездо. И князья Радзивиллы - Сиротка, Пане Коханку, Барбара Радзивилл, которые для нас герои легенд и учебников по истории, - для пани Эльжбеты просто родственники.

91-летняя Эльжбета Томашевска живет в Варшаве, в десяти минутах езды от центра. Узнав, что приехал журналист из Беларуси, она тут же согласилась на встречу.

«Я до сих пор помню вкус белорусского хлеба…»

К пани Эльжбете меня отвез Миколай Констанцы Радзивилл - родственник Радзивилла Сиротки в 14-м колене. Еще на улице пан Миколай предупредил, что тетя Бетка с характером:


В 91 год княжна Эльжбета обладает феноменальной памятью.
В 91 год княжна Эльжбета обладает феноменальной памятью.

- Поскольку вы из Беларуси, она будет кричать, что это вы разрушили Несвижский замок. Она и на меня так периодически кричит, хотя я никогда не был в Несвиже.

После такого напутствия я был настороже. Захожу, снимаю обувь.

- Пускай пан обуется обратно! - встречает меня хозяйка дома.

- Зачем? - робко интересуюсь я.

- Потому что я так хочу! - отвечает пани Эльжбета, и я понимаю, что князья в любом поколении - князья. По очереди достаю подарки.

- Это настоящий лен?! - берет пани Эльжбета в руки оршанскую скатерть. - Это ведь очень дорого и так сложно найти в Польше!..

- Боже, это черный хлеб из Беларуси! - Передаю пани Радзивилл огромный «Радзивилловский» хлеб весом 2,4 килограмма. - Я была в Беларуси в 1993 году, ела этот хлеб и до сих пор помню его чудесный вкус!..


В Несвижском замке. 1935 год.
В Несвижском замке. 1935 год.

С благодарностью принимаются и конфеты. Достаю номера «Комсомолки» со своими предыдущими публикациями о Радзивиллах. Пани Эльжбета берет в руки первую статью, где на старой фотографии князья Радзивиллы пьют кофе на балконе Несвижского замка.

- А пан знает, кто эта маленькая девочка?.. - усмехается Эльжбета Радзивилл и указывает на девочку рядом с князем Альбрехтом.

- Это я, а это мой отец…

«Собаку звали Харась, а кучера - Александрович»

Пани Эльжбета узнает даже собаку Харася. Рядом с отцом - его братья Кароль и Леон, сзади - бабка Марья. «Она и оставила памятную надпись в углу фото», - уточняет Эльжбета.

- Хорошо, что убрали все деревья, - комментирует княжна фотографию замкового двора. - Их здесь никогда не было, только газон и цветы.

- Я тут жила, на втором этаже - показывает Эльжбета Радзивилл на пустое место, которое солигорский стройтрест оставил от трехэтажной галереи замка.

На фото, где князь Альбрехт сидит в бричке, пани Эльжбета узнает кучера Александровича («он всегда был такой грустный»). Человек посередине - «Ёдка-Наркевич, он занимался замковой библиотекой».

Говорю княжне, что въездной мост в замок хотят разрушить. Пани Эльжбета вопрошает: «Но зачем разрушать?! Надо просто восстановить, а не уничтожать до конца». И я не знаю, как объяснить дочери князя Альбрехта Радзивилла, что в современной Беларуси разрушить мост проще, чем восстановить.

Зато княжне очень нравится, как обновили интерьер библиотеки - «прямо как раньше!»

Пани Эльжбета смотрит на фото, на котором внешний вид замка, и замирает: «А где вода во рвах?!»

Отвечаю, что чистят.

- О, они замковое озеро так феноменально почистили, что сейчас там нет ни одного птаха, - парирует Томашевска. - А были водные куры, утки и еще много-много всяких птиц!

«Тут была стайня!» - говорит Эльжбета, глядя на здание из нового дешевого кирпича, возведенное за замком.

Я понимаю, что мы можем смотреть несвижские фотографии вечно. Наверное, белорусские реставраторы очень не хотели бы, чтобы пани Эльжбета приехала сейчас в Несвиж. Ведь она досконально помнит, как в замке было на самом деле…

«С мамой жила в Париже, а каникулы проводила у папы в Несвиже»

- Пани Эльжбета, вы родились в замке?

- Я родилась в Лондоне. Родители к тому времени не жили вместе. Моя мама - англичанка Дороти Паркер-Десан. В год моего рождения случилась революция, и отец повез маму рожать в Лондон, чтобы коммунисты нас не замордовали.


«Мерседес» князя Альбрехта 1913 года выпуска.
«Мерседес» князя Альбрехта 1913 года выпуска.

- После рождения вы долго были в Лондоне?

- Несколько месяцев. Затем мама перевезла меня в Париж, а папа вернулся в Несвиж. Я жила с мамой, а все каникулы проводила у папы в Несвижском замке. Последний раз я была там в 1935 году, в год смерти папы.

- Вы хорошо запомнили замок?

- Ну конечно! Ведь это был мой дом! Я и сейчас помню там каждый кирпичик, каждый уголок… Помню, как бегала на кухню, потому что мне был интересен процесс готовки. Кухар-поляк не разрешал мне ничего там делать, а сам готовил фантастически!..

- Что вы обычно ели?

- На обед супа не было, было что-то из печи - суфле например. Мясо, гарнир с овощами… На ужин - суп, рыба, мясо, сладкий десерт. Пили квас из яблок и черного хлеба. А каждый раз после ужина кухар приходил к нам в чистом фартуке, с блокнотом и карандашом, и папа диктовал ему меню на завтра.

- Чем вы занимались на каникулах в Несвиже?

- Отдыхала, ездила на лошадях. У нас в стайне, кроме лошадей для карет, были две для езды.

- Ваш папа не ездил верхом?

- Он не мог - тяжело болел, ездил в инвалидной коляске, на руках его сажали в бричку. В дальние поездки папа выбирался на машине.

- Какой у него был автомобиль?

- «Паккард», «Крайслер», два или три «Форда»… Правда, на «Фордах» ездили администраторы. Папа садился в машину и ехал до Варшавы, где тоже был наш дворец - его разобрали в 1958 году и построили на его месте американское посольство. Из Варшавы папа ехал до Парижа, потом до Вены, покупал там легкие австрийские куртки, которые очень любил, приезжал в Рим к своей маме и там встречал Божье Рождество.

«Из всех богатств у нас остался только замок»

- Как уживались Радзивиллы и простые жители Несвижа?

- Папа их любил, и они любили папу. Очень любили. И он делал для них все что мог. В последний год его жизни мы говорили на эту тему. Он рассказывал, что есть бедные семьи, которым надо обязательно помогать. Была такая нищая Зося. Гости шутили над папой: «Ты даешь ей слишком много денег, она уже богаче тебя!» Папа отвечал: «Ну и пускай, я Зоську люблю!»

- В замке были богатства?

- Смотря что вы называете богатствами… Ясно, что все ценности разграбили русские еще в 1812 году. Остались картины, на которых были изображены наши предки. Остались какие-то старинные револьверы на стенах, хорошая мебель, охотничьи трофеи. Но главным богатством был замок, который Радзивиллы сохранили через многие века.


Эльжбета с отцом на балконе Несвижского замка.
Эльжбета с отцом на балконе Несвижского замка.

- А как в последние годы панской власти у Радзивиллов получалось содержать такой большой замок, отапливать его зимой?

- У нас ведь было 85 тысяч гектаров земли: леса, поля, зерно, фабрика огурцов в Радзивиллимонтах, коровы, молоко на сыр… Это все продавалось, а с дохода содержался замок, служба, наши другие имения - всё!

«В завещании отца сказано, что мои комнаты навсегда останутся за мной»

- Как покидали замок последние Радзивиллы?

- То, что в 1939 году принято считать освобождением Беларуси, для нашей семьи стало катастрофой. Мы потеряли все!.. Последние владельцы замка не успели его оставить! В 39-м коммунисты бросили всех мужчин в тюрьму в Минске, женщины остались в замке. Не тронуло это моего дядю Кароля - к тому времени он жил с женой в Индии. Моя бабка Марья очень нравилась коммунистам, они называли ее «бабушка». Она была очень веселая и интеллигентная, знала русский и украинский и много дискутировала с ними. Ей повезло, ей позволили выехать в Рим.

- Когда вы покидали замок в 1935 году, взяли что-нибудь на память?

- Нет, я ведь не знала, что не вернусь. Ведь в завещании отца было сказано, что мои комнаты навсегда остаются за мной. И другой момент - все, что было в замке, принадлежало замку - такой был Устав ординации.

- О каких вещах, оставленных там, вы жалеете особенно?

- В моей комнате висел портрет папы…

- А у вас были в замке любимые уголки?

- Я обожала весь замок! Любила гулять по валам, где росли цветы. Любила брать коня и ездить в лес на Наполеонский шлях. Всегда с сопровождением: Владек (сейчас бы мы назвали этого парня секьюрити или бодигард. - Авт.) был после армии и был приставлен меня охранять. Однажды конь испугался курицы, встал на дыбы, я упала прямо в лужу и потеряла сознание. Владек схватил меня и поставил на ноги, вытер платком грязь с лица и на руках отнес в замок. Отец и гости, завидев меня чумазую, стали смеяться. А потом оказалось, что у меня сотрясение мозга… Это был мой последний приезд в замок на каникулы, следующий раз я приехала на похороны папы.

«Санаторная повариха стала кричать»

- После смерти отца вы вернулись в Несвиж только в 1993 году?

- Да, но было чувство, что это было позавчера!.. Я по привычке хотела пойти за кухню, чтобы посмотреть на лестницу в подземелье, но не дошла - санаторная повариха начала на меня кричать и ругаться.

- Хоть что-то тогда в замке напомнило вам детство?

- Разве что камины - коммунисты не смогли украсть их из замка (их уничтожили при теперешней «реставрации». - Авт.). Даже паркета во многих покоях уже не было. Например, в Бальном зале еще после Первой мировой коммунисты посекли паркет саблями. Зачем? Дикий народ!

- Вы не зашли в свои комнаты?

- Хотела, но не смогла - они были закрыты. Там жили люди, и я не просила открыть их, чтобы не конфликтовать. Я смотрела тогда на замок и думала, что, если бы здесь до сих пор был пан, до такого не дошло бы.

- Где вы побывали тогда, кроме Несвижа?

- В Новогрудке, Мире и Минске. Профессор Мальдис привел ко мне двух женщин из архива. Они принесли целую гору наших семейных фотографий, чтобы я подписала, кто на них. Я несколько часов все подписывала, когда вдруг обнаружила фото, где я с родителями маленькая - у меня такой не было, чтобы мама и папа вместе! Я попросила взять это фото, одно из нескольких сотен. Мне отказали, потому что это «собственность белорусского государства». Я ответила, что это собственность нашей семьи, которой завладело белорусское государство.

«Ненормально, когда женщины работают»

- Где вы жили при коммунистах?

- За границей - в Швейцарии, Португалии, Англии, много лет во Франции. Потому что как только увидела, что коммунисты пришли основательно, поняла: надо делать ноги. Для меня это был конец. Я точно знала, что не останусь под большевиками. Это означало бы обнищание, ободранные дома, серость, грязь, люди не улыбаются. Когда я приехала в Польшу в 1962 году, я ужаснулась: молодежь выходила из школы и у всех нос и глаза были опущены в землю… Я ехала обратно, пересекла границу Чехии и Австрии, остановилась через 15 минут и сказала себе: получилось!

- Кто вы по профессии?

- У меня одна профессия - домохозяйка. Это ненормально, когда женщины работают. Значит, в семье не все в порядке. Женщины, особенно из семьи Радзивиллов, не должны работать.

P.S. У Эльжбеты Радзивилл остались невоплощенными две мечты. Одна - сходить со взрослыми на кабана (ее никогда не брали с собой). Вторая - встретить день рождения в Несвиже.

Мы желаем пани Эльжбете отпраздновать в замке свой столетний юбилей! А еще хочется, чтобы отреставрированный замок напоминал настоящий.

КСТАТИ

Подземный ход есть!

Задаю вопрос про подземный ход и вместо рассуждений слышу конкретный ответ:

- Если войти в арку правой от главного корпуса галереи и повернуть направо, была кухня. А за ней - ступеньки, которые вели в подземный ход. Выход из нее был на горе в пяти километрах оттуда. О нем, «на случай чего», рассказывал папа, но ходить дочери не разрешал - было опасно.

серада, 25 чэрвеня 2008 г.

"Живой щит": прямая речь в суде

"Живой щит": прямая речь в суде
Беларусь

Суд19 июня в суде Минского района и города Заславля началось рассмотрение уголовного дела в отношении сотрудников ГАИ, которые, задерживая на трассе Минск - Микашевичи пьяного водителя, соорудили для этого "живой щит" из гражданских автомобилей. Мы публикуем расшифрованную диктофонную запись допроса обвиняемых сотрудников ГАИ.



Допрос обвиняемого - командира 2-го взвода ДПС ОГАИ УВД администрации Октябрьского района г.Минска майора милиции Дорогокупца Г.И.

Судья: Обвиняемый, Вы вправе отказаться от дачи показаний. Также обращаю Ваше внимание на то, что все Вами сказанное может быть использовано против Вас.
Прокурор: Расскажите, Геннадий Иванович, подробно, что происходило в тот день.
Дорогокупец Г.И. (далее Д.Г.): 2 марта в составе наряда было 5 человек. Инструктаж проводил начальник ГАИ. Около 21 часа 30 минут (когда мы находились напротив ж/д вокзала) меня по радиостанции вызвал дежурный ГАИ города (позывной "Гродно", наш - УПН 4) и дал информацию о том, что со стороны Слуцка оперативники преследуют Volkswagen Golf красного цвета N32-29, который движется на большой скорости. Мы выбыли по направлению к въезду в Минск. Затем по радиосвязи поступила команда - придержать движущийся транспорт. Подъезжая к месту бывшего поста ГАИ на Слуцком шоссе, я пропустил две автомашины, двигавшиеся во встречном направлении, включил световую и звуковую сигнализацию, выехал на встречную полосу, на обочину, подъехал к съезду на Колядичи и остановился на полосе торможения. Впереди нас с включенным светом фар двигались три автомобиля. Подъезжая к нам, данные автомобили стали сбрасывать скорость и приостанавливаться. Когда они были от нас на расстоянии нескольких десятков метров, я увидел, что следом - метров 400 - движутся еще две машины на большой скорости, на одной из которых горят сигнальные огни. Лихтарович вышел из автомашины, я также начал выходить. Прошло секунд 30 (не больше), как красная машина Volkswagen совершает столкновение с автомобилем Toyota RAV4, потом с BMW, который резко бьет в мою машину, меня дверью ударяет по колену. Когда я обернулся, то увидел, что на проезжей части за моей машиной стоит другая наша патрульная машина с включенными "мигалками". Отойдя от шока (3-5 секунд), я подбежал к автомобилю ВМW и увидел, что на переднем сломанном сиденье лежит человек. Я попытался открыть дверь, мне помог гражданский мужчина. Когда Пашкевич вышел, я повернулся к своей машине и выключил "мигалки" и звуковую сигнализацию. Пашкевич был в недоумении, все спрашивал: "Что случилось?" и говорил: "Спасибо, мужики". Затем я увидел, что машина горит, и мы стали быстро доставать пострадавших из Volkswagen Golf...
Прокурор: Были ли в Вашем автомобиле некие спецсредства для остановки автомобилей?
Д.Г.: Да, спецсредство "Диана" с шипами, которое при растяжении удлиняется на 5,5 метра.
Прокурор: Как Вы восприняли приказ дежурного по городу - придержать движение?
Д.Г.: Это значит создать плотный поток движущегося транспорта.
Прокурор: Когда Вы связывались по рации с автомобилем ГАИ из Слуцка, о чем у Вас шла речь?
Д.Г.: Спрашивали у них, где они проходят. Сообщали им, что мы создадим пробку. Да, это я говорил, когда они проходили 17-й километр, а мы были в районе улицы Кижеватова.
Прокурор: Так. Ясненько. И каковы Ваши действия для этого?
Д.Г.: Когда мы подъехали к месту, Лихтарович вышел из машины и стал останавливать...
СудСтремковская Вера, адвокат потерпевших (далее С.В.): Подъезжая к месту будущего ДТП, что Вы увидели? По каким полосам двигались встречные автомобили?
Д.Г.: ВМW - на первой полосе, впереди, Toyota RAV4 - по второй, Honda - в третьей полосе, позади всех, если не считать полосы отхода.
С.В.: С какой целью Вы туда подъехали?
Д.Г.: Мы выполняли указание дежурного. Была команда - придержать движение. Мы собирались свершить это с помощью плотного потока движущегося транспорта. Но никакую пробку мы создавать не собирались.
С.В.: Для чего Вы должны были это делать?
Д.Г.: Чтобы Volkswagen Golf снизил скорость...
С.В.: Почему Вы были уверены, что он это сделает?
Д.Г.: Но ведь любой нормальный человек это бы сделал.
С.В.: Значит, у вас и раньше была такая практика?
Д.Г.: Нет. Не было.
С.В.: Почему же Вы в таком случае были уверены, что он остановится, если Вы к тому времени уже знали, что он вот уже почти 100 километров движется на большой скорости и не выполняет приказы преследователей? Какие у Вас были для этого основания?! Какие на этот счет у Вас, должностного лица ГАИ, есть указания? У Вас есть инструкции, как выставлять заслон?
Д.Г.: Да. Он выставляется силами двух патрульных экипажей с включенными проблесковыми маячками и звуковой сигнализацией и преграждается грузовыми ТС, кроме перевозящих взрывоопасные грузы.
Судья: Как Вы планировали тормозить движение?
Д.Г.: Как получилось - создать плотный поток транспорта... То есть мы должны были выйти на проезжую часть и придержать движение. Это решение мы принимали вдвоем, когда двигались еще по улице Кижеватова. Но так получилось, что нам не хватило времени.
С.В.: А что Вы должны были делать согласно должностным инструкциям в ситуации, когда на большой скорости, НЕ ОСТАНАВЛИВАЯСЬ, движется автомобиль?!
Д.Г.: Мы должны убирать движущиеся автомобили с проезжей части.
С.В.: И что Вы для этого сделали?
Д.Г.: Ничего не сделали... Нам не хватило времени. Если бы позволило время, мы бы убрали эти автомобили вправо, чтобы они освободили хотя бы одну полосу. Я не успел сказать это Лихтаровичу.
С.В.: Вы слышали, что ваше руководство принесло публичные извинения? За что оно извинялось?
Д.Г.: Да, слышал. Оно извинялось за наши неумелые действия, за то, что мы не смогли предотвратить данное происшествие.
С.В.: Это ДТП произошло по чьей вине?
Д.Г.: По вине преследуемого водителя.
С.В.: Но его вина ведь еще не определена судом?! А Ваши действия в данной ситуации соответствовали инструкциям и должностным обязанностям?
Д.Г.: Мы выполняли указания, которые получили. Наши действия соответствовали инструкциям, но мы ничего не успели предпринять.
С.В.: По дороге к месту происшествия Вы обсуждали с Лихтаровичем свои будущие действия?
Д.Г.: Да... Если успеем - выставим свою служебную автомашину и перекроем движение преследуемому автомобилю.
С.В.: Почему Вы этого не сделали?
Д.Г.: Мы не успели. Для этого нам надо было еще проехать... вперед.
С.В.: И почему же Вы служебную автомашину поставили на обочину?
Д.Г.: ...
С.В.: Вы считаете себя невиновным в данной ситуации полностью?
Д.Г.: Да, невиновный.
С.В.: Скажите, Вы зарплату за март получили?
Д.Г.: Нет, не получил.
С.В.: А почему? Потому что проводилась внутренняя проверка? И что она показала? Как были оценены Ваши действия?
Д.Г.: Нам никто не говорил. Они будут оценены после решения суда.
С.В.: На предварительном следствии у Вас выясняли вопрос о наличии работающих проблесковых маячков и звуковой сигнализации на Вашем автомобиле?
Д.Г.: Нет.
С.В.: Вы утверждаете, что до ДТП звуковая сигнализация была включена. Но в связи с чем Вы ее выключили и когда?
Д.Г.: После того как помог Пашкевичу выйти из машины, я выключил сигнализацию. Зачем лишний шум.
С.В.: Скажите, у Вас нет чувства вины перед людьми, находящимися в суде в качестве потерпевших? Нет ли у Вас раскаяния?
Д.Г.: Я сожалею о том, что мы ничего не успели предпринять... чтобы освободить полосу движения.
С.В.: Но Вы ведь рассказали нам, что ехали притормаживать движение, создавать пробку?!
Д.Г.: Я уже сказал: вину свою не признаю.
С.В.:У меня больше нет вопросов.
Прокурор: Геннадий Иванович, поясните мне, как создается плотный поток транспорта и где в процессе его создания должен был находиться Ваш автомобиль?
Д.Г.: Согласно рекомендациям для создания плотного потока транспорта нам надо выехать на проезжую часть и организовать медленное движение большого количества машин.
Прокурор: Было такое необходимое количество машин на трассе?
Д.Г.: Нет, не было.
Прокурор: Вы поясняли, что должны были убрать автомобили с полосы движения, но не успели этого сделать. И согласно вашим радиопереговорам вы говорили преследующему экипажу ГАИ: "Мы вам создадим пробку". У вас было мало времени. Скажите, а если бы вы выехали на полосу встречного движения - что в экстренных случаях вам не запрещено - и включили аварийную сигнализацию, то приближающиеся к вам автомобили ушли бы с полосы движения согласно ПДД?
Д.Г.: Да. Согласно ПДД они должны были принять вправо и уйти на обочину.
Прокурор: Почему же Вы этого не сделали? Ведь Вам никто не мешал. Почему Вы свои машины с "мигалками" не поставили поперек движения? Их хорошо было бы видно.
Д.Г.: Мы не успели.

Допрос обвиняемого - инспектора 2-го взвода дорожно-патрульной службы отдела Госавтоинспекции УВД администрации Октябрьского района г. Минска Лихтаровича А.А.

Судья: Обвиняемый, Вы вправе отказаться от дачи показаний. Также обращаю Ваше внимание на то, что все Вами сказанное может быть использовано против Вас.
Прокурор: Расскажите, Алексей Александрович, подробно, что происходило в тот день.
Лихтарович А.А. (далее Л.А.): ...Получив указание от дежурного по городу - придержать движение, мы выехали на указанное место. Двигались по городу без включенной сигнализации. Подъезжая к месту, мы выехали на полосу встречного движения и включили звуковую сигнализацию и проблесковые маячки красного и синего цвета. Подъезжая к месту остановки, я связался с экипажем ГАИ Минской области и сообщил им о том, что мы создадим им пробку. Именно так, буквально, я понял приказ оперативного дежурного по городу о том, что надо придержать движение. Проехав по встречной полосе до съезда на Колядичи, мы остановились. Я вышел из машины и отправился выполнять приказ, как я его понял. Движение на дороге шло, и вполне возможно, что в данной ситуации только так эту команду можно было исполнить. Да, я не отрицаю, что останавливал жестами движущиеся автомашины. Не могу сказать, все ли остановились. Но насколько я помню, все они двигались по своим полосам, никаких перестроений не было... Автомобиль Toyota RAV4 остановился дальше, чем ВМW. Когда преследуемый автомобиль на большой скорости продолжал приближаться к нам, то вполне естественно, что я отскочил в сторону.
Прокурор: Вы признаете, что останавливали машины. Для чего Вы это делали?
Л.А: Я ведь уже ответил: я принял приказ, дословно - придержать движение. Что это такое? Это значит сначала остановить передние автомашины, собрать плотный поток транспорта и затем разрешить медленное движение.
Прокурор: Все автомашины остановились в своих полосах?
Л.А.: Не могу сказать. Может, кто-то еще катился.
Прокурор: Сколько времени прошло после того, как Вы сообщили слуцкому экипажу: "Мы создадим вам пробку", и вашей остановкой?
Л.А.: Две секунды. Почти одновременно.
С.В.: Так, Вы ехали создавать пробку. Обсуждали ли Вы со своим руководством данные действия?
Л.А.: Нет, не обсуждали. Говорили только о том, что если поступит команда, то будем применять спецсредство "Диана". Сами его применять мы не имеем права.
С.В.: Какие объективные данные, исходя из ситуации на дороге, дали Вам основания сообщить преследователям: "Мы создадим вам пробку"? На основании чего Вы, еще толком не прибыв на место, смогли дать такой ответ?
Л.А.: На основании приказа оперативного дежурного. Я принял дословный приказ - притормозить движение. Для этого я должен был сначала остановить машины, собрать их...
С.В.: Вы что, должны были выполнять приказ любой ценой или исходя из оценки ситуации?
Л.А.: Сперва оценить ситуацию...
С.В.: Вы ее оценили?
Л.А.: Наверно, нет...
С.В.: Вот так: ситуацию не оценили, а решение приняли. Вы приняли решение создавать эту пробку?
Л.А.: Мы вместе находились в служебной машине. Но поскольку я младше по званию, то, естественно, я и пошел выполнять указания.
Судья: Кто принял решение сделать заявление о том, что вы создадите пробку? Чья это была инициатива? Ваша? Или Вы обсудили это и потом так ответили?
Л.А.: Ответил... сам, а решение принял... оперативный дежурный, которого я понял дословно. С Дорогокупцом мы этого не обсуждали. Когда мы приехали, я молча вышел из машины и пошел выполнять приказ.
С.В.: На какую полосу движения Вы стали?
Л.А.: Между второй и третьей.
С.В.: Вы останавливали автомобили жезлом или рукой?
Л.А.: Не помню... Скорей всего, руками.
С.В.: Сколько машин было перед вами?
Л.А.: Три. Первая - ВМW, затем Toyota RAV4 и вдалеке какая-то еще.
С.В.: Вы объяснили водителям, с какой целью их остановили?
Л.А.: Нет. По ПДД мы должны объяснять, если останавливаем для проверки документов, но когда мы пропускаем высшее должностное лицо и останавливаем поток транспорта, мы не представляемся...
С.В.: И где было это "высшее должностное лицо"?!
Л.А.: Я же вам объяснил: я выполнял приказ. Притормаживать движение транспорта нельзя без его остановки.
С.В.: Сколько времени прошло после того, как Вы вышли из машины, и до столкновения?
Л.А.: 40-50 секунд.
С.В.: А на предварительном следствии Вы сказали - 5 секунд. Почему?
Л.А.: Потому что меня так допрашивали?
С.В.: Как Вас допрашивали?
Л.А.: Мне... угрожали.
С.В.: Каким образом Вам угрожали?
Л.А.: Ну... так: "Врешь? Не врешь?"
С.В.: Скажите, обвиняемый, на предварительном следствии Ваши показания относительно того, как Вы себя вели на дороге, и то, что Вы говорили сегодня, одинаковы?
Л.А.: Нет.
С.В.: Почему? С какой целью Вы махали руками на дороге?
Л.А.: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
С.В.: (к судье): Ваша честь, прошу об оглашении противоречий показаний...
Судья зачитывает: Лист дела 146-148: "...затем мы вдвоем вышли из автомобиля. Куда пошел Дорогокупец, я не видел... Затем я увидел, что по автодороге, по направлению в сторону Минска, одновременно мне навстречу движутся три автомобиля, причем они двигались по трем полосам движения, с расстоянием между ними в несколько метров. Когда я увидел, что они начали снижать скорость, я подошел к разделительной полосе, отделяющей полосу торможения и правую полосу. В этот момент я увидел, что на расстоянии 200-250 метров от меня движется автомобиль, а за ним другой с проблесковыми маячками. Я находился уже в первой полосе движения, ближе к центральной полосе, и, видя происходящее, предполагая, что сейчас автомобиль, несущийся на огромной скорости, столкнется с попутно двигающимися автомобилями, начал руками показывать водителям автомашин, которые находились на проезжей части, уезжать с дороги. Мои жесты - движения правой ладонью и рукою справа налево. Затем я подумал, что ДТП уже не избежать, и отскочил в сторону разделительного заграждения".
С.В.: Скажите, показывать руками водителям, чтобы они уезжали с дороги, и тормозить их, чтобы создать пробку, - это одно и то же?
Л.А.: Нет. Не одно и то же.
С.В.: Тогда почему Вы даете такие разные показания?
Судья: Так Вы делали им такие жесты, о которых Вы говорили на следствии?
Л.А.: Нет.
Судья: На какой полосе Вы стояли?
Л.А.: На той, где стоял ВМW.
С.В.: У Вас была очная ставка с Колпаковой Еленой Георгиевной, потерпевшей. Помните, что Вы тогда сказали?
Л.А.: Да, помню. Я сказал, что у меня не было намерения ее останавливать.
С.В. Так все же было намерение останавливать или нет?
Л.А.: Было... Я затрудняюсь ответить, почему я так говорил на следствии.
С.В.: Спрашивал ли у Вас следователь, так ли описала произошедшие события Елена Колпакова? И что Вы ответили?
Л.А.: Да, спрашивал. Я ответил: "Правильно".
С.В.: Значит, Вы согласились с версией Колпаковой, с тем, как она все описала, и написали в протоколе допроса: "Согласен". Но версия Колпаковой иная, чем то, что Вы нам теперь рассказывали.
Судья зачитывает ответ Елены Колпаковой на очной ставке (лист дела 137-139 т.2):
"Я увидела, что справа на полосе торможения, у поворота на Колядичи, стоит сотрудник милиции... Затем я увидела, что данный сотрудник ГАИ вышел на мою полосу движения и шел по направлению ко мне по моей полосе с направленной на меня ладонью одной руки и жезлом во второй. Он остановил меня, так как я поняла его жесты как требование остановки. Перед этим я включила правый поворот, пытаясь съехать со второй полосы на первую. Но сотрудник милиции жезлом показал слева направо. Его жест я поняла как "Не нужно. Оставайтесь в своей полосе". Затем он ладонью показал мне сверху вниз. Данный жест я поняла как "Стойте на месте". После остановки я включила аварийную сигнализацию. Таким образом, я остановилась во второй полосе, оставалась стоять в ней и ждала, пока ко мне подойдет сотрудник ГАИ и сообщит мне причину остановки. Но этого не последовало. Впереди меня, на расстоянии около 50 метров, на обочине дороги стояли две машины ГАИ без проблесковых маячков. Спустя несколько секунд справа от меня на полосе остановилась машина ВМW..."
"Вопрос следователя Лихтаровичу: Правильно ли описаны события потерпевшей, так ли Вы останавливали машину Toyota RAV4?
Ответ Лихтаровича: События, произошедшие 2 марта... потерпевшая Колпакова описала правильно, однако у меня не было намерения останавливать ее машину. Все произошло очень быстро".
Судья: Что в этом протоколе неправильно?
Л.А.: Я не видел аварийной сигнализации на машине и включенного поворота.
С.В.: Когда Вы говорили правду: тогда или сегодня?
Л. А.: Сегодня.
С.В.: На очной ставке с Пашкевичем Вы также написали, что машину его Вы не останавливали и на полосу встречного движения не выходили... Почему?
Судья: Лихтарович, Вы сегодня признаете, что выходили на полосу встречного движения или нет?
Л.А.: Конечно... Признаю.
С.В.: Скажите, Лихтарович, Вы как работник ГАИ свои должностные функции, которые Вам были известны на тот период, выполнили правильно? Как Вы считаете?
Л.А.: Да, я выполнил приказ.
С.В.: Я не спрашиваю Вас о приказе. Я Вас спрашиваю о том, что у Вас есть ряд методических рекомендаций и положений о том, как Вы должны действовать в подобных ситуациях. Что Вы должны, прежде всего, делать, находясь на участке дорожного движения?
Л.А.: Обеспечить безопасность дорожного движения.
С.В.: Вы выполнили эту свою функцию? Обеспечили безопасность?!
Л.А.: Да, обеспечил... как мог.
С.В.: А как же результаты этого происшествия? Вы полагаете, это достаточное обеспечение безопасности?
Л.А.: Я считаю, что в данной ситуации ничего другого предпринять было невозможно.
С.В.: А убрать эти машины с дороги для обеспечения проезда машин ГАИ?
Л.А.: Я человек подчиненный и выполняю приказ... так как его понимаю.
С.В.: Скажите, на сегодняшний день Вам не стыдно?! Вы не испытываете чувства вины по отношению к потерпевшим?
Л.А.: Да. (Невнятное бурчание, затем нервно.) Испытываю. Лучше, чтобы этого не произошло.
С.В.: Но если бы Вы их не остановили, стали ли бы они участниками ДТП?
Л.А.: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
С.В.: Как Вы относитесь к гражданскому иску, заявленному потерпевшими? Признаете его?
Л.А.: Нет, не признаю.
Прокурор: Так все-таки, 40-50 секунд прошло до столкновения после вашего прибытия на место или 5 секунд?
Л.А.: 40-50 секунд.
Прокурор: Вы знакомы с методическими рекомендациями, которые есть в материалах уголовного дела, которыми Вы обязаны руководствоваться в подобных ситуациях?
Л.А.: Частично знаком.
Прокурор: А с чем Вы не знакомы?
Л.А.: Затрудняюсь ответить... Плохо выучил.
Прокурор: А из того, что Вы знаете: есть ли какие-либо рекомендации по определению ситуации на дороге с точки зрения времени действия?
Л.А.: Затрудняюсь ответить.
Прокурор: Ясненько. Скажите тогда... Когда Вы передали в эфир для машины ГАИ Слуцка: "Мы создадим вам пробку", Вы слышали их ответ?
Л.А.: Нет. Не слышал.

Радиопереговоры между оперативным дежурным по г.Минску и экипажами ГАИ, задействованными в операции по задержанию преследуемого автомобиля под управлением Р.Ментюка.


- Дежурный ГАИ области. Чем я могу вам помочь?
- Добрый вечер! Наш экипаж в данный момент на территории уже Узденского района преследует автомобиль, он не остановился, Volkswagen красного цвета N32-99 МАР...
- Ничем не поможем, у нас сейчас мероприятие...
- Он движется на скорости 160 км/ч в сторону Минска. Создает реальную опасность... Что нам делать?
- С Минском надо связаться... Минчане если помогут.
- Как туда позвонить?
- Сейчас дам вам телефон...

Звонок дежурному ГАИ г.Минска:
- Добрый вечер! Из областной ГАИ беспокоят. Хлопцы, у нас тут со Слуцка такая информация пришла: по этой слуцкой дороге по направлению к Минску...
- Уже направили "Ополь 4", работаем, там перегораживают, красный Гольф".
- Позывной слуцкого наряда 2613, на 4-й волне.

- ГАИ Октябрьского, "Гродно", "Ополь 4". Просят помощи областники. Со стороны Узденского района, слуцкое направление. Подходит Гольф-2. Проехал там на большой скорости. Красного цвета...

Время 21:34.40:
- На связи 2613. Где вы проходите?
- Проезжаем 17-й километр.
- Ну, мы создадим вам пробку.
- Понял.

Время 21:36.35:
- На связи, проезжаем Сенницу.

Время 21:38.28:
- Ну что у вас там?
- Дорожно-транспортное происшествие.

Звонок в службу скорой помощи:
- Алло, здравствуйте. Дежурный ГАИ области Алексейчик. На Слуцкой трассе, не доезжая метров 500 до слуцкого поста, столкновение трех машин. Есть пострадавшие.

После прослушивания
С.В.: Скажите, Лихтарович, кроме того, что мы прослушали сейчас, было ли еще какое-либо сообщение, которое могло повлиять на принятие Вами решения?
Л.А.: Я отказываюсь отвечать на этот вопрос....
Судья: Так было или нет?
Л.А.: Затрудняюсь ответить.

Из показания на следствии дежурного ОДС ГАИ МВД Мингорисполкома старшего инспектора Антаневича от 22.04.2008 г.

Вопрос: Вами прослушана радиозапись переговоров сотрудников ОДС ГАИ ГУВД Мингорисполкома с сотрудниками ГАИ Октябрьского РОВД Минска. Кто именно из сотрудников ОДС ГАИ МВД Мингорисполкома (позывной "Гродно") вызывал 2 марта в 21:30.21 по радиосвязи ГАИ Октябрьского района (позывной "Ополь 4") и дал команду: "Ты ж перед развязкой там движение немножко притормози"? Кто именно из сотрудников "Ополь 4" ответил на этот вызов и принял эти указания?
Ответ: С ОГАИ Октябрьского района связывался по радио я. И дал команду сотруднику, ответившему по радио: "Ты ж перед развязкой там движение немножко притормози".
Вопрос: Можете ли Вы, исполняя свои служебные обязанности, руководить сотрудниками ГАИ районов города Минска? Обязаны ли они исполнять Ваши указания?
Ответ: Да, согласно должностным обязанностям я имею право давать указания, и они подлежат исполнению.
Игорь МОСКАЛЕНКО.

Продолжение записей с судебного процесса - в следующем номере АБw.

Помещение, где проходил суд, не могло вместить всех желающих, особенно не могло вместить оно журналистов

25.06.2008 Вынесен приговор виновникам "живого щита" >>

"Живой щит": в преддверии судебного разбирательства >>

"Смертники по воле ГАИ" >>

"Живой щит": практика по умолчанию >>

Обсуждение статьи "Смертники по воле ГАИ" >>

"Что дальше?" >>

"Постфактум" >>

2008-06-24

аўторак, 24 чэрвеня 2008 г.

Живой щит - ментам весело

ГАИ веселится

Печатать10:45 24.06.2008ОБЩЕСТВО

Особенное веселье у милиционеров, в том числе и сотрудников второго фигурировавшего в деле о «живом щите», но избежавшего скамьи подсудимых экипажа, вызвало зачтение заключений психотерапевтов о морально-психологическом ущербе, нанесенном пострадавшим, пишет «Ежедневник».

Во вторник начинаются  прения сторон по делу о «живом щите». Обвиняемые в злоупотреблении властью или служебными полномочиями сотрудники Госавтоинспекции Октябрьского РУВД Минска Геннадий Дорогокупец и Алексей Лихторович продолжают отрицать свою вину, а их коллеги сумели найти в происходящем повод для веселья.

При прослушивании аудиозаписи оперативных переговоров, озвученной в суде, четко слышно, как в ответ на просьбу «придержать движение» на пути погони один из членов экипажа говорит: «Мы создадим вам пробку».

Дежурный, отдававший распоряжение, удачно вышел из щекотливой ситуации, заявив, что под «придержанием движения» имелось в виду освобождение дороги от автомобилей, которые могли бы оказаться на пути стремительно приближающейся машины с пьяным водителем. Таким образом, даже если факт выставления «живого щита» и будет признан судом, выйдет, что экипаж просто неожиданно истолковал этот приказ с точностью до наоборот, а не действовал по накатанной схеме, как это пытается доказать адвокат потерпевших Вера Стремковская.

Она считает, что на основании этого и других подобных ему дел, находящихся сейчас на рассмотрении прокуратуры, можно сделать вывод, что речь идет не об ошибке отдельных сотрудников, а о системном нарушении прав человека со стороны Госавтоинспекции, постоянно применявшей практику «живых щитов».

Подсудимые же утверждают, что вообще не создавали искусственного затора из гражданских машин с находившимися в них людьми и что ДТП, произошедшее 2 марта на трассе Микашевичи-Минск, явилось результатом неосторожности самих водителей этих автомобилей, неверно истолковавших действия милиционеров.

Интересно, что, отстаивая эту версию, ни они, ни другие сотрудники ГАИ, дававшие показания в качестве свидетелей, не смогли дать внятного ответа на вопрос адвоката потерпевших, поинтересовавшегося, за что же в таком случае начальник УГАИ МВД Беларуси Александр Менделев приносил официальные извинения всем пострадавшим.

Никто из выступавших в суде представителей Госавтоинспекции ничего не слышал ни о результатах проводившейся по этому поводу внутренней проверки, ни о профилактических беседах, которые, по словам главного гаишника, должны были быть проведены в каждом подразделении ГАИ для рассмотрения данного случая.

О своем полном неведении в этой области заявил даже выступавший вчера в качестве свидетеля начальник отдела по организации дорожного движения Госавтоинспекции МВД Беларуси Юрий Троян. Он сказал в ходе предварительного следствия, что «при беседах с сотрудниками и в результате проведения служебной проверки было выяснено, что решение о выставлении заслона из гражданских легковых автомашин принял командир взвода ГАИ Октябрьского РУВД».

Внезапная потеря памяти в отношении этого эпизода, видимо, сопровождалась у милицейского чиновника также резкой переоценкой ценностей. Следствию действия коллег он охарактеризовал как «профессионально неграмотные», а на вчерашнем заседании фактически одобрил их, сказав, что в условиях острого дефицита времени действовать по-другому было сложно, а пускать машину в город было нельзя, «поскольку в этом случае количество жертв было бы гораздо больше».

Он сделал подсудимым комплимент, заявив, что «место задержания было выбрано наиболее оптимально». Автолюбители подвергают это утверждение критике - в качестве подмостков драматических событий гаишники облюбовали мост, что противоречит всем имеющимся у них инструкциям.

Зато слабая память у гаишников с лихвой компенсируется чувством юмора. В течение процесса адвокату потерпевших неоднократно приходилось делать замечания сотрудникам Госавтоинспекции, присутствовавшим в зале в качестве свидетелей и зрителей, по поводу громких разговоров и смеха во время заседания. В последний день судья согласилась на ее требование и удалила из зала двоих человек.

Особенное веселье у милиционеров, в том числе и сотрудников второго фигурировавшего в деле, но избежавшего скамьи подсудимых экипажа, вызвало зачтение заключений психотерапевтов о морально-психологическом ущербе, нанесенном пострадавшим.

 

серада, 18 чэрвеня 2008 г.

"Живой щит": в преддверии судебного разбирательства

"Живой щит": в преддверии судебного разбирательства
Новости в мире

Уголовное дело в отношении сотрудников Госавтоинспекции, участвовавших в задержании пьяного водителя на трассе Минск - Микашевичи, будет рассмотрено в суде Минского района и города Заславля 19, 20 и 23 июня в открытом судебном заседании. Обвинение предъявлено двум сотрудникам ГАИ Октябрьского района Минска. В отношении еще двоих работников ГАИ уголовное дело прекращено по причине отсутствия в их действиях состава преступления.


Как следует из Постановления о привлечении в качестве обвиняемого, которое старший следователь по важнейшим делам прокуратуры Минской области советник юстиции Папин B.C. направил в суд, обвиняемые сотрудники ГАИ, являясь должностными лицами, имеющими право в пределах своей компетенции отдавать распоряжения и принимать решения относительно лиц, не подчиненных им по службе, действуя по предварительному сговору, группой лиц, нарушая требования статей 2, 6, 22 Закона Республики Беларусь "Об органах внутренних дел Республики Беларусь" от 17.07.2007 г., то есть создавая реальную угрозу жизни и здоровью граждан, умышленно совершили действия, явно выходящие за пределы прав и полномочий, предоставленных им по службе, которые неправомочно совершать ни одно должностное лицо.
"Так, Лихтарович А.А. совместно с Дорогокупцом Г.И., в нарушение требований п.8.13 "Положения о Государственной автомобильной инспекции МВД Республики Беларусь" от 31.12.2002 г. и рекомендаций по выставлению заслона при задержании транспортного средства, приняли решение об установке на проезжей части автодороги личного легкового транспорта граждан для создания искусственной преграды и воспрепятствования проезду автомашины Volkswagen Golf, в целях принудительной остановки данного транспортного средства... При этом они не разрешили выйти из указанных автомобилей водителям и пассажирам, то есть в нарушение указанных требований Закона Республики Беларусь "Об органах внутренних дел Республики Беларусь", "Положения о Государственной автомобильной инспекции МВД Республики Беларусь" и своих служебных обязанностей не приняли необходимых мер по охране жизни, здоровья и имущества граждан, их прав и законных интересов... Всего причинен ущерб на общую сумму 25.432.887 (двадцать пять миллионов четыреста тридцать две тысячи восемьсот восемьдесят семь) рублей, то есть в крупном размере. Кроме того, указанными действиями Лихтарович А.А. и Дорогокупец Г.И. причинили существенный вред правам и законным интересам граждан, создав реальную угрозу их жизни и здоровью, а также вред государственным и общественным интересам, выразившийся в подрыве авторитета представителей государственного правоохранительного органа - Министерства внутренних дел Республики Беларусь. Своими действиями Лихтарович А.А. совершил преступление, предусмотренное ч.1 ст.426 УК Республики Беларусь, - превышение власти и служебных полномочий, то есть умышленное совершение должностным лицом действий, явно выходящих за пределы прав и полномочий, предоставленных ему по службе, повлекших причинение ущерба в крупном размере, существенного вреда правам и законным интересам граждан, а также государственным и общественным интересам".

Накануне судебного процесса корреспондент "АБw" встретился с адвокатом потерпевших по данному уголовному делу Верой СТРЕМКОВСКОЙ и поинтересовался ее оценкой ситуации, позицией ее подзащитных и претензиями, имеющимися у них на сегодняшний день:
- На момент поступления дела в суд оно выглядит таким образом, что собранные по делу доказательства строятся в основном на показаниях свидетелей, заключении следственного эксперимента и распечатках разговоров по рации этих работников ГАИ (которые, кстати, неоднозначно трактуются нами и этими работниками). Но самое главное, что на сегодняшний день обвиняемые полностью отрицают свою вину в предъявленном им обвинении.

- Значит, вновь все вернулось к ситуации с трактовкой фабулы произошедшего, которую всем нам в первый день после предания этой истории гласности предлагало руководство ГАИ?
- Да, именно так: будто бы потерпевшие сами остановились в том порядке, который впоследствии был назван "живым щитом", а сотрудники ГАИ не имеют к этому никакого отношения. Вопрос также и в том, что часть 1 статьи 426 УК РБ предусматривает не только лишение свободы, но и достаточно мягкое наказание в виде штрафа. И, насколько нам известно, эти работники по-прежнему исполняют свои служебные обязанности. С точки зрения применения закона все это для нас является спорным, конфликтным моментом, учитывая также то, что ни о каком раскаянии со стороны обвиняемых речи не идет. Что же касается позиции потерпевших, то она осталась неизменной, но была лишь дополнена ходатайством, чтобы в рамках данного дела была исследована аналогичная ситуация, произошедшая 5 октября 2007 года на МКАД ("Живой щит": практика по умолчанию" "АБw" N12 от 27.03.2008 г.), чтобы на основании этого дать общую оценку практике организации подобных "живых заграждений", объединив эти дела в одно. Однако в этом нам было отказано. Если же говорить об этом уголовном деле в целом, то, учитывая огромный резонанс от огласки обстоятельств произошедшего, данное судебное разбирательство должно стать показательным: насколько в действительности защита прав наших граждан, их безопасность гарантированы нашей Конституцией, а также деятельностью государственных органов в этом направлении.

- Но разбирательство будет по уголовному обвинению в адрес конкретных лиц, а не руководства ГАИ...
- Именно так. Но если бы было установлено, что этим лицам кто-либо из руководства ГАИ давал конкретные указания действовать данным образом, то тогда мы могли бы ставить вопрос о наличии более тяжкого обвинения, основанного на практике по организации и применению "живых щитов".

- А разве это не так?
- Да, мы считаем, что такая практика существовала. И есть конкретные тому подтверждения. Однако что касается ситуации на МКАД 5 октября 2007 года и нашего предложения объединить материалы того и данного уголовного дела, то, к сожалению, с нами не только не согласились, но и вообще в настоящее время прокуратурой Минска вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по октябрьскому эпизоду. С чем, кстати, мы не согласились и отправили жалобу в вышестоящий орган - Генпрокуратуру Республики Беларусь.

- А возможно ли вообще, чтобы данное уголовное дело рассматривалось не как частный случай, а как практика, следствие обучения или наставления (гласного, негласного?) по действиям в подобного рода ситуациях, при задержании непослушных водителей на дорогах?
- Мы будем ходатайствовать о приобщении к материалам дела статьи "Живой щит": практика по умолчанию" в "Автобизнесе", в которой описан не только случай на МКАД 5 октября, но и примеры по организации иных искусственных заграждений из автомобилей простых граждан. Но как отнесется к этому суд?..

- Месяц назад, во время встречи руководства ГАИ Мингорисполкома с представителями минских автоклубов, один из заместителей начальника ГАИ республики позволил себе во всеуслышание заявить, что "ситуация с "живым щитом" яйца выеденного не стоит". Можно ли данное заявление расценивать как своеобразный сигнал обвиняемым и обвинению, как явную позицию руководства ГАИ в данном вопросе?
- Если такие заявления звучат относительно вопроса безопасности, сохранности человеческой жизни, конкретно жизни маленького ребенка - какие тут могут быть комментарии и оценки? Такие заявления говорят сами за себя. И как следствие - отношение к фигурантам данного уголовного дела не только со стороны руководства ГАИ. Ведь по нашему закону заключение под стражу до суда возможно в случае, если санкция статьи предусматривает срок лишения не менее двух лет, а по части 1 статьи 426 УК срок лишения - в пределах трех лет, но на сегодняшний день обвиняемые, которые даже не раскаялись, не только на свободе, но и не уволены из МВД - о чем это может еще свидетельствовать?!

- Но как же тогда относиться к официальным извинениям руководства ГАИ спустя несколько дней после нашей статьи? Как оценивать санкции в отношении ряда руководителей: выговор, снятие с должностей?
- Это, без сомнения, факты признания руководством МВД и ГАИ определенных ошибок, незаконных действий своих подчиненных в данном случае...

- Тем не менее обвиняемые настаивают на своей абсолютной невиновности. Не является ли это осознанием ими того, что в этом деле их делают крайними, а истинные виновники остались в "тени"? Может быть, на суде они собираются заявить об этом?
- В таком случае это может существенно повлиять на доказательную базу по данному делу. Если это произойдет, у суда будут основания в соответствии с законом вынести не только частное определение в адрес соответствующего ведомства (как минимум), но и по ходатайству государственного обвинителя объявить десятидневный перерыв для так называемого усиления объема обвинения. И тогда может произойти переквалификация данного обвинения с первой части на третью. Это предусмотрено частью 2 статьи 301 УПК РБ "Пределы судебного разбирательства", которая гласит: "Если в ходе судебного следствия возникнет необходимость изменения обвинения на более тяжкое либо в предъявлении нового обвинения, ухудшающего положение обвиняемого или существенно отличающегося от ранее предъявленного обвинения, суд по ходатайству государственного обвинителя объявляет перерыв на срок до десяти суток для составления нового постановления о привлечении в качестве обвиняемого".

- Значит, изменение квалификации обвинения в суде зависит лишь от инициативы прокурора?
- Не только. В наших общих силах предоставить суду дополнительные доказательства, которые могут повлиять на увеличение объема доказательной базы. Суд уполномочен дать им оценку, а государственный обвинитель может выступать с ходатайством об изменении квалификации действий обвиняемых и объема самого обвинения. Такие случаи вероятны, хотя и не так часто встречаются на практике. Так что у нас есть шанс отстаивать свою позицию и в суде, особенно если совместными усилиями представителя государственного обвинения и нашими объем доказательной базы будет увеличен и изменен.
Игорь МОСКАЛЕНКО.

2008-06-18

Blog Archive

Новая Европа

Карикатуры Владимира Чуглазова

Народная Воля

Все новости "Белорусского Партизана"

Народныя навіны Віцебска